Джон Китс - Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона

И тут новейший царский блюдолиз

Навстречу мне шагнул, давясь от смеха:

Напившийся до положенья риз

Гадатель Плудт..."

Немалая утеха!

Маг не разбил, что скорлупу ореха,

Себе главу! Меж персонажей враз

Возникла бы досадная прореха --

Но летописец утешает нас:

В живых остался маг, меж магами -- алмаз.

И, как сановник, облеченный властью,

Плудт повелительно прервал дебош...

<...>

Перевел Сергей Александровский

Сойдя в глубокий, мглистый, гиблый дол,

Где свежестью не веет поутру,

Где полдней жарких нет, и звезд ночных,

Воссел недвижной глыбой древний Крон,

Безгласнее обставшей тишины;

За лесом лес навис над головой --

За тучей туча, мнилось. Воздух был

Безжизненней, чем в летний зной, когда

Чуть-чуть колеблются метелки трав,

Но палый лист покоится, где пал.

Ручей неслышный мимо тек, журчать

Не смея, ибо скорбный падший бог

Был рядом -- и Наяда в камышах

Держала хладный перст у сжатых уст.

В сыром песке следы огромных стоп

Туда лишь и тянулись, где застыл

Седой Титан. И на песке сыром

Покоилась, недвижна, нежива,

Десная длань, утратившая скипетр.

Сомкнувши вежды, к матери-Земле

Поник челом, просил подмоги сын.

Казалось, он уснул навек. И вдруг

Чужая пясть на мощное плечо

Легла; но прежде отдан был поклон

Тому, кто стыл недвижен, глух, незряч.

Се бысть Богиня древних, первых дней;

И рослой амазонке близ нее --

Глядеть бы крохой; карликом глядеть

Ахиллу; Иксиона колесо

Остановила бы она перстом.

Не столь великий лик являет сфинкс,

Возлегший во дворце на пьедестал --

Мемфисский сфинкс, наставник мудрецов.

О! лик Богини мог бы изумлять

Красою, да красу печаль затмила --

Печаль, прекрасней, чем сама Краса.

И чуткий страх в огромных был очах:

Как будто беды шли -- за строем строй,

Как будто лишь передовой разъезд

Метнул стрелу, а грозный арьергард

Погибельные громы снаряжал.

Одну прижавши длань к своей груди,

Туда, где сердце смертных бьется -- точно

Бессмертной быв, испытывала боль,

Богиня выю Крона обвила

Другой рукой и, стан опять согнув,

Титану в ухо молвила слова --

Трубой органной грянул горний глас --

Печальные слова, что наш язык

Способен так воспроизвесть (о сколь

Бедней он, чем былая молвь богов!):

"О Крон, очнись... Но, бедный, старый Царь --

Зачем? Никак, увы, не ободрю;

Не изреку: "Почто же опочил?"

Ты от небес отторжен, а земля

Низринутых богов не признает,

И славный, многошумный океан

Тебя отверг; и в воздухе седой

И ветхий бог не властелин отнюдь.

И твой же гром, невольник вражьих рук,

Обрушился на прежний твой чертог;

Дотла твоей же молнией сожжет --

Наш мир сожжет! -- неловкий супостат.

Безвременье! Мгновенья -- точно годы!

Чудовищная правда, что ни миг,

Вспухает, нагнетает нашу скорбь,

Дабы неверье не смогло вздохнуть.

Почий, о Крон, и далее! Вотще

Тревожу твой пустынный тяжкий сон,

И втуне ты бы очи разомкнул!

Почий, а я восплачу, павши ниц".

Июльской ночью заворожены,

Зеленые старейшины лесов --

Маститые дубы, при свете звезд

Недвижно дремлют, спят, не шевелясь --

А ветер лишь единожды плеснет,

И до зари уляжется опять.

И, что случайный ветер, эта речь

Утихла. И Богиня, возрыдав,

Сырую почву тронула челом,

Дабы волос рассыпавшихся шелк

Сокрыл стопы Титану, и согрел.

Луна успела за ночь миновать

Неторопливо все четыре фазы,

А эти двое стыли близ ручья,

Незыблемые, словно валуны --

Безгласный Бог, склонившийся к земле,

Простертая Богиня, вся в слезах --

Покуда Крон, опомнясь, не подъял

Угрюмый взор на чуждый, жуткий край,

На сумрак и печаль окрестных мест --

И не узрел Богиню... Крон отверз

Косневшие уста -- и, точно лист

Осиновый, дрожала борода:

"Супруг тебе -- златой Гиперион,

О Тейя, о нежнейшая жена...

Отверзни взор и возопи: увы!

Отверзни взор и молви: сей изгой --

Ужели Крон? Скажи, ужели впрямь

Сей голос -- мой? Чело сие -- ужель

Мое? Мое, навек лишенное венца?

Ужели это Крон? О, чья же власть

Меня повергла, молви, чья же мощь?

О, кто растил ее, и наущал?

Ведь я стальной рукой давил Судьбу!

Но я сражен, я сгублен, погребен,

И отрешен от боголепых дел:

Не правлю обращением светил,

Не усмиряю ветры и моря,

Не пригреваю злаки тучных нив --