Генри Лонгфелло - Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Когда пришел его последний час,
Он медленно поднялся на подстилке,
Надел боевую одежду, рубаху, опоясал себя поясом, обмотал себе ноги ремнями,
Потребовал, чтобы ему выдали киноварь (перед ним держали его зеркальце),
Раскрасил себе половину лица, шею, запястья и тыльную сторону рук,
Старательно приладил к поясу нож для снимания скальпов — потом лег, отдохнул немного,
Потом снова привстал на ложе, улыбнулся и в глубоком молчанье подал каждому руку,
И, обессиленный, пал на подстилку, и, крепко сжимая рукоять томагавка,
Остановил взгляд на жене и на детях — последний.
(Пусть эти немногие строки сохранят его имя и память о том, как он умер.)

Не изгонять, не отграничивать и не выпалывать зло из его угрожающей массы (ни даже разоблачать его),
Но умножать, объединять, довершать, расширять — и прославлять бессмертие и добро.

Высока эта песня, слова ее и полет,
Она обнимает бескрайние сферы пространства и времени,
Всю эволюцию и в совокупности — поросль грядущего и отошедшее.
Я запел ее в зреющей юности и пронес через жизнь,
Скитаясь, всматриваясь, не признавая авторитетов, включая в песню войну и мир, день и ночь,
Не отступив от нее ни на краткий час,
Я заканчиваю ее здесь и теперь, больной, нищий и дряхлый.

Я пою о жизни, но скажите мне доброе слово о смерти:
Сегодня Смерть, словно тень, идет за мной по пятам, годами преследуя, мой согбенный двойник,
Порой приближается, и тогда мы — лицом к лицу.

Прощай, мое Вдохновенье!
Прощай, мой милый товарищ, моя дорогая любовь!
Я ухожу, а куда — и сам не знаю,
Не знаю, что ждет меня впереди, не знаю, встретимся ли мы с тобою, —
Так, значит, — прощай, мое Вдохновенье.
И ныне, в последний раз, дай мне оглянуться на минуту:
Все медленнее, все слабее тикает маятник в моей груди,
Пора уходить, надвигается ночь, скоро сердце перестанет биться.

Долго мы жили вместе, радуя и лаская друг друга, —
Какой восторг! — а теперь расставаться время настало — прощай, мое Вдохновенье!

И все же позволь — спешить я не буду,
Так долго мы жили друг с другом, засыпали вместе, сливаясь почти воедино, в одно существо,
И теперь, если нам умереть, мы умрем вместе (да, нас никто не разделит!).
Если нам уходить куда-то, навстречу неведомому, мы уйдем вместе,
Быть может, мы станем богаче, счастливее и что-то познаем,
Может быть, ты ведешь меня ныне к моим самым высоким, истинным песням (кто знает?),
Может быть, именно ты не даешь повернуть этот ключ в роковой, последней двери — что же, в последний раз,
Прощай, — и привет тебе! — мое Вдохновенье.

Нет, не говори мне сегодня о печатном позоре,
Не читай мне сегодня этих газетных страниц,
Статей, беспощадно клеймящих один лоб за другим,
Отчетов о преступлении за преступленьем.

Сегодня я не хочу о них слышать,
Отвернусь от них — отвернусь от белого Капитолия,
От этих пышных куполов, увенчанных статуями,
Перед глазами другое — непреходящее, торжествующее, насущное, —
То, о чем нет статей и отчетов.
Вижу, честные фермы, вашу мирную жизнь на Севере и на Юге, в штатах, ставших равными,
Вижу безвестные миллионы мужественных тружеников на Западе и Востоке,
Вижу ваших тихих матерей, жен и сестер, не сознающих блага, которое в них,
Вижу тысячи ваших жилищ, ни богатых, ни бедных, они встают предо мной (даже в бедности они величавы),
Вижу вашу непоколебимую стойкость, отзывчивость, жертвы,
Вижу ваше неиссякаемое достоинство, скромное, но уверенное в себе,
Вижу добро, всегда творимое вами, ясное, как свет, но неприметное людям.
(Погружаюсь во все это, как смелый пловец ныряет в глубокую, неизведанную воду.)
Вот о ком я думаю сегодня, позабыв обо всем остальном, о них твержу,
Им иду я сегодня навстречу.