Яков Тублин: Образ жизни

Над фьордами
Понятно всё без слов,
И можно в чувствах признаваться молча.
Норвегия — последняя любовь —
Ты — словно луч закатный
Перед ночью.

Были б деньги — купил бы в Норвегии дом,
Поселил бы друзей в этом доме своём,
Да и сам проводил бы там лето.
Вдалеке от бензиновых смрадных дорог
Жил да жил бы себе точно вольный стрелок,
Но пока нету денег на это.

На скале я над фьордом повесил бы флаг
Из полотнища белого в синих кругах,
В озарении солнечных бликов.
А в подвале бы винная бочка была,
И скамейки сосновые вдоль стола —
Всё удобно, без лоска и шика.

Мы ловили бы рыбу, собирали грибы
Рядом с домом, если бы да кабы…
Чай хлебали с малиною свежей.
А с утра бы писали такие стихи,
Что все прошлые наши огрехи-грехи
Вспоминались бы реже и реже.

Там звенела бы чисто любая строка,
Как вода с поднебесного ледника,
И как ветер над Северным морем.
А над лесом бы занималась заря,
Нескончаемый день дружбе нашей даря
Без тревог и тем более — горя.

Только море и небо. Зарница и гром.
Были б деньги —
Купил бы в Норвегии дом.

Как же это, друзья, получается:
Я, считая, все пальцы загну.
Но, когда Тель-Авив просыпается,
То Нью-Йорк лишь отходит ко сну.

Так охота, попив утром кофию,
«Бокер тов» [9] Бокер тов — доброе утро (ивр.). прокричать в телефон.
Но зачем вам моя философия? —
Над Америкой темень и сон.

Прёт волна с европейского берега,
Воет ветер, как дьявол в трубе.
Просыпайся скорее, Америка! —
Мы такое расскажем тебе.

Здесь, покуда тебе отдыхалось —
Нашей общей свободы оплот, —
Мы такого уже нахлебались —
Всё с Востока, с Востока идёт.

Разве ты позабыла: Восток —
Нашей веры и вашей исток.
Ведь на хлебе Востока возрос
Этот мальчик, который — Христос.

Над Гудзоном воздух горький
Под великим звёздным флагом.
Призадумались в Нью-Йорке,
В Вашингтоне и в Чикаго.

Даже, если ты летишь
На Лас-Вегас — развлекаться,
В аэропорту — стриптиз:
Заставляют раздеваться.

Лучиком проткнет меня,
И просветят всё — до точки:
Даже слышно, как звенят
Все застёжки и крючочки.

Гвоздиком прибит каблук —
Гвоздик может быть оружьем.
Это тоже лишний звук,
Подозрительный, ненужный.

До чего обманчив вид
Всех, когда в умах разруха!
Может, террорист-бандит —
Эта, в чепчике, старуха.

Истина всегда во тьме —
Голубем глядится кобра.
Как узнаешь, что в уме
Юноши с улыбкой доброй.

…В самолёте стюардесса
Угощает свежей прессой.
Нефть, газопровод, эмбарго —
Мне ни холодно, ни жарко:
Всё — газетная фигня.
Может, вся эта фигня
Целит именно в меня.

Ах, как ты залетел
Далёко-далеко,
Любимый младший брат,
Двоюродно-родимый!

Как дышится светло,
Как пишется легко,
Когда под боком ты,
Живой и невредимый!

Зачем же и куда
Собрался и удрал?
Но память — есть души
Врачующее средство.

Чтоб снова воскресить
И Волгу, и Урал,
И тёплый Южный Буг,
И золотое детство.

Фалеевской пройти,
Запрыгнуть на трамвай
В трусах и босиком
И укатить к яхт-клубу.

Давай, мой младший брат,
Ещё повспоминай
Акации в цвету
И заводские трубы.

Ты спать не торопись,
Ты посиди со мной,
И расскажи ещё,
Как шлялись по бульвару,

Гоняли старый мяч
По улице Сенной,
Как прорывались мы
В кинотеатр старый.

Да, мы давно уже,
Мой младший брат, — не те,
Болтаемся сейчас
В хвосте обоза.

И так смеёмся мы
До колик в животе
Над юностью своей,
Что аж сверкают слёзы.

Погуляю с сестрой но дождю.
Постою, покурю, подожду,
Никуда, ни за чем не спеша.
Пусть поплачет от счастья душа.

Как под дождиком тополь красив!
Слава Богу, что я ещё жив,
Слава Богу — в тоске не сгорел!
И почти ещё, кажется, цел…