Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Я верю тем, кто строит свой дом,
кто сеет, жнет.
Они свой труд отдают земле,
земля им силу дает.

Не верю я тем. кто рвется домой
лишь в злые дни.
Кому они в радость? — Только себе.
И я этим людям сродни.

Моя душа, как бродячий пес —
худа, робка, —
у дома запертого кружит, мерзнет,
дрожит, пока

не сядет на цепь, чтоб честно служить,
стеречь свой дом
и лаем отваживать всякий сброд,
что без толку бродит кругом.

Крадутся они через пустошь и топь,
как морок сна.
Я — кровь ог крови этих людей.
На что же я годна?

Великой жажде — слава и хвала.
Она всегда на бой меня вела.

Она зовет меня, моя судьба.
Я поспешаю в путь, но я слаба.

Зажжен очаг, и на столе ломоть.
И хочет спать изнеженная плоть, —

Она стучится в замок тишины,
Где звучные, как песни, ходят сны.

Проснись, пора! Нам ветер полнит грудь,
Еще не кончен наш отважный путь.

Нам надо выучить новую музыку!
Надо губами
Новых звучаний слова ловить на лету,
Записать эти тысячи песен, что на каждом гудя г перекрестке,
Оркестровать зовущих гудков голоса, позолоченный плач
саксофонов.
Надо выучить новые ритмы!
Перенять эти ритмы у сильных и быстрых машин,
Грозно блистающих сталью.

Мало ведь нового случается в мире,
Мы это знаем, отблеск истины этой видим на лицах толпы.
Надо искать это новое! Жить в бессоннице вечной!

Мы новую музыку жизни заставим звучать для людей,
Эти вздыбленные сумасшедшие ритмы,
Дерзкие, скорые,
Заблиставшие сталью!

Моя родина — там. среди шумных колосьев прерий,
Среди сизых вечерних долов, красных утренних гор.
За мной стоят города, улицы, реки и корабельные сосны.
Вот я спжу за пишущей машинкой
И смеюсь хриплым смехом, как смеется мой город Чикаго.
Дайте мне десять тысяч листов бумаги!
Я набил карманы моей куртки тысячами людских судеб,
У меня под началом рассвет любви, ночь ненависти,
Моих дождей и моих ветров хватит на сотню осеней,
сотню весен,
Я припас еще два голубых океана и горсть малых
утренних звезд…
Вот я сижу за пишущей машинкой
И смеюсь хриплым смехом, как смеется мой город Чикаго.

Как блики, зыбятся звезды. То яр, то мертв,
то мертв, то яр их свет в мерцающей груде.
Мильоны раз, душой перед миром простерт,
я думал — чего я хочу и что со мною будет.

Было искомым одно: быть таким, как дано.
Стало искомым иное: бесплодное сопротивленье.
Но в несущем потоке чем реже я чувствовал дно,
тем охотнее претерпевал измененья.

Есть свойство врожденное: быть. Другое: быть лишенным.
Нет цели у главных дорог. К цели узкая ведет колея.
Ты видел, как золотом пишет пламя по рамам оконным?
Лунного света путь, эта мертвая зыбь — твоя.