В доисторические гроты
Тебя зовут, склонясь, цветы,
И пьет Силен, да без охоты:
Хлебнет и ждет — нейдешь ли ты.
ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ
В ОКРЕСТНОСТЯХ ПАРИЖА
Бряцают тамбурины где-то,
И зноем пышет от земли;
Расплывчатые силуэты
Неспешно движутся вдали.
Сверкают вихри легкой пыли
Вкруг древней башни короля;
Лучи полудня ослепили
И обессилили поля.
Дыханием горячим веют
Трепещущие ветерки;
В горниле луга маки рдеют,
Как огненные языки.
Овечье стадо бродит сонно;
Прекрасен этот жгучий день!
Трещат цикады монотонно;
Прохлады не приносит тень.
Недавно убрана пшеница, —
Теперь и отдохнуть не грех!
Из полной бочки в жбан струится
Божественно веселый смех.
Нетвердый на ногах пьянчужка
К столу треногому приник.
Ему дарует храбрость кружка,
И забывает он на миг
Прямую линию, нехватки,
Законы, страх, жандарма власть.
И вот напиток Вакха сладкий
Над податью смеется всласть!
Жует осел, мудрец хвостатый;
Вполне доволен он собой:
Конечно, уши длинноваты,
Зато луга полны травой.
Несутся по тропинке узкой
Веселой стайкой малыши.
Исчерчена картечью прусской
Высокая стена Клиши.
Поскрипывает воз негромко;
Париж бормочет все слышней —
Старьевщик черный, чья котомка
Хранит охапку королей.
Вдали, за дымкой светло-синей,
Мерцают шпили и кресты.
Венчают девушек в долине
Улыбки, радость и цветы.
Меня, — промолвил дуб косматый,
От жалости уволь.
Да, был из мрамора когда-то
Дворец и сам король.
Я видел на фронтоне лица
Надменных королей,
Стремительные колесницы
И каменных коней.
Я видел, как из-под завесы
Раскидистых ветвей
Поглядывали Геркулесы
На Геб и на Психей.
Охотничий рожок тревожный
Я различал вдали,
И, дуб могучий и вельможный,
Своим я был в Марли.
Супругов царственных объятья
Я наблюдал подчас
И замечал под их кроватью
Лозена много раз.
Версалю я дарил прохладу,
Густую тень свою,
У ног моих бродил по саду
Лашез, как черт в раю.
Меня чугунная дуэнья —
Решетка — стерегла
От неприличного вторженья
Теленка иль осла.
«Ничтожны и презренны нивы,
А луг нечист и груб.
Их должен избегать брезгливо
Почтенный, старый дуб», —
Так под моим зеленым сводом
Хороший вкус ворчал,
И незнаком я был с народом
И все сильней скучал.
Искусство окружив оградой,
Вкус продолжал твердить,
Что под замок, в теплицу надо
Природу посадить.
Я видел тех, что стыд забыли,
От чести отреклись,
Тех, что красавицами слыли,
Героями звались.
Встречал я ропотом невольно
Ничтожеств этих рой
И ветками умел пребольно
Их отхлестать порой.
Красавицы толпою пестрой
Бродили по лугам,
И де Рео с насмешкой острой
Следил за ними там.
Герой был очень храбр, однако
Со смертью не шутил
И на цепочке, как собаку,
Свой героизм водил.
Король устроился отменно:
Когда он рвался в бой,
Его просили все смиренно
Не жертвовать собой.
И, бранное смиряя рвенье,
Народ свой возлюбя,
Приказывал сей муж к сиденью
Привязывать себя.
Я видел в славном этом веке,
Как надо поступать,
Чтоб, побывав женой калеки,
Супругой солнца стать.
Я видел, как, сбежав от шуток,
Поэт-лакей гулял
И рифмы, словно диких уток,
В тиши подстерегал.
Их было там немало — разных
Кропателей стихов,
Надутых спесью, безобразных,
Напыщенных шутов.
Привольно им жилось в Версале:
Одевшись напоказ,
Они собою украшали
Сусальный свой Парнас,
Высокомерно рты кривили,
Сжимали кулаки
И с видом гениев строчили
Бездарные стишки.
В Марли терпели нрав их грубый.
Блуждая меж стволов,
Они цедили, стиснув зубы,
Обрывки пышных слов,
Хромую Лавальер любили
Кипридой называть…
И лживые слова их были
Вставным зубам под стать.
Читать дальше