Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

О, мерзостный жаргон! Им говорят и пишут!..
Ну, слушайте же все, кто счастьем так и пышут,
То, что мы скажем вам, но скажем только раз!
Да, мы, гонимые по всем путям сейчас,
Без паспорта в руках, без имени, без дома,
Да, мы, изгнанники, не знавшие надлома,
Не пожелавшие, чтобы дичал народ,
Но и отвергшие заране эшафот
И репрессалии — когда вернется право;
Мы — те, кого пока поверг Мандрен кровавый,
Мы, чтоб убить позор, свободу воскресить,
Сияньем совести все лица озарить,
Освободить мадьяр, ломбардцев, немцев, римлян,
Над всей Европою, хоть горизонт продымлен,
Вновь мать-Республику взнести как солнце прав;
Дворцы и хижины избавя от расправ,
Дать Братству расцвести, как встарь, цветком любимым,
Труд сделать правилом и правом нерушимым,
Из гроба каторги открыть страдальцам путь
И в семьи скорбные кормильцев их вернуть
И вырвать, наконец, век и народ великий
Из лап насильника и всей преступной клики, —
Чтоб этого достичь, с пылающей душой
Мы снаряжаемся в тиши и тьме ночной
И объявляем всем, что мы вполне готовы
(Страдания — ничто; заслуга — в жертве новой)
За это жизнь отдать, лишь бог прикажет нам!
Ведь лучше умереть, чем видеть этот срам;
Ведь всех попрал сапог морального урода:
У нас — нет родины, у вас — взята свобода!

Да, знайте все, кому докучен рокот гроз,
Кто, в жажде золота, по горло влез в навоз,
Что мы не предадим народ на истребленье;
Что будем призывать до смертного мгновенья
На помощь Франции, хрипящей под пятой,
Как предки делали, восстанья взрыв святой!
Мы бога вынудим ударить в мир громами!
Вот наши замыслы. Вот каковы мы сами:
Мы предпочтем, — пусть рок раздавит нас, резвясь, —
Чтоб наша кровь текла, чем прела ваша грязь.

Твердят мне: «Берегись!»; советуют серьезно:
«Нерону метя в грудь,
Таись! Нельзя идти, трубой сатиры грозной
Свой возвещая путь.

Припомни Эттенгейм; ловушек бойся; знака
Жди — хоть бы много лет.
Будь как Херея: он пришел под сенью мрака,
Один, переодет.

Лишь осторожность нас хранит от ям и петель,
Лишь тьма нас может скрыть».
Нет! Тем я жалкую оставлю добродетель,
Кто долго жаждет жить.

1

О старый Ювенал! Давай вернемся в школу;
Сойди с Олимпа вниз; дай отдохнуть престолу,
С которого века сатирой ты гремел.
Вокруг нас множество довольно странных дел;
Но стало истиной, коль верить Риансею,
Что, если дни прошли над этой кровью всею,
Прошел годок-другой, то, как ни бормочи
В могилах мертвецы, убитые в ночи, —
Убийство и грабеж не преступленье боле.
Вейо, кто дружески прильнул плечом к Лойоле,
Твердит нам, что когда желанный час настал
(Тут нашему уму едва ли ждать похвал),
И ладан в Нотр-Дам торжественно курится,
И на поповские листки подписка длится,
То ясно: отшвырнув поганый саван свой,
На гордый пантеон сменив свой гроб гнилой,
У Фульда заручась обилием кредита,
Умыто судьями, красотками завито,
В кругу апостолов, среди учеников,
Плюя в мечтателей, в поэтов-дураков,
Из коих ни один ему не внял, бедняга, —
На трон взлетело Зло, надев личину Блага.

2

Оно — порядка столп, религии оплот;
«Расцветом деловым» оно себя зовет.
В мундире маршала красуется Измена;
Перед Успехом гнут епископы колена;
Преступное в четверг — в субботу славным чтут;
У куртки-честности давящий ворот рвут;
Все сказано. Мораль давно уж в детство впала;
Честь — дура старая, затворница подвала.
О бронзовый мудрец! Нельзя ль в наш мозг тугой
Попробовать ввести новейших истин рой?
Раз в копях угольных, в трактирах, в лавках тоже,
Купив за пять, продашь за двадцать и дороже,
То, значит, западня, нам радость дав сию,
Чиста и праведна, и — не в пример бабью —
Злодейство кажется чем старше, тем прекрасней.
Ворона лебедем становится, как в басне.
Любой полезный труп нам аромат струит.
Кто про декабрьскую резню заговорит,
Когда уже нюнь? Все утонуло в травке.
Теперь вопрос не в том; теперь полны прилавки:
Шерсть, хлопок, сахар, лен — в цене. А дни летят,
Измены пакостность и вероломства смрад
С теченьем времени ослабевать способны,
А сами действия весьма в делах удобны;
Убийство ж подлое сменить умеет вмиг
Обличье призрака на херувимский лик.