Джерси, июль 1853
Какая мразь кругом! Величье сохранили
Лишь женщины… Цветы на стенах кровь прикрыли,
Гремят балы; пускай злодеев грязный рой
Вальсирует. Но вы, о сестры, взор живой
С презреньем шлете им, плечами пожимая;
В усмешке нежных губ — мерзавцам кара злая!
Пускай сверкает фрак расшитый и бандит
В перчатке пятерню когтистую таит,
Пусть галуны горят на треуголке гнусной, —
Смешно вам это все: весь этот блеск безвкусный
И этот новенький — уже червивый — трон.
К вам, женщины, господь был милостивым: он
Лишь чайкам легким дал бесстрашно льнуть к пучине
И вам, красавицы, предстать как героини.
Величье их теперь и дедов честь в былом —
Вот все, что есть у нас.
Проклятье! Ночь кругом;
Взор сумраки томят всё более густые!
Народ французский, да, народ-пророк, мессия,
Всечеловечьих прав бестрепетный кузнец,
Чьей наковальни гром в мир из конца в конец
Летел, чей горн блистал вулканом звездной пыли;
Народ, развеявший, как прах, зубцы бастилий,
Швырнувший в ярости, став самодержцем вдруг,
Века монархии под медный свой каблук,
Сметавший королей с их грозными полками
Одним дыханием, как дымку над полями;
Пред кем низверглись вмиг, лишь рассердился он,
И Робеспьер-гигант и великан Дантон;
Да, гордый мой народ, народ непобедимый,
Сегодня весь дрожит, как лист, грозой гонимый;
Не смеет пикнуть он, испугом обуян:
Пред ним болтун Тролон и солдафон Маньян!..
Да, это зрелище!.. Нас в кулаке сжимая,
Средь общей нищеты мильоны проедая,
Руэры и Мопа, ночных канав приплод,
Восходят; все молчат… Нас подчинивший сброд,
В Кайенне каторжной предсмертный ад устроив,
Туда, в среду убийц, высоких шлет героев;
Молчат… В понтонах бред; в ответ — хотя бы звук…
Детей гноят в тюрьме в Алжире; тишь вокруг…
Вы плачете? Ну что ж! Но умный — втайне плачет.
Палач, кровавый жнец, в своей телеге скачет
С корзиной полною; хотя бы вздох один…
А он — он царствует, Тиберий-Эдзелин;
Он, сколопендра, счел себя за скорпиона;
Он вешать, как палач хотел бы неуклонно;
В крови измазанный, прелат ему кадит;
Он, цезарь-нетопырь, хвастливо говорит
Царям: «Вот скипетр мой»; шпане: «Вот преступленье».
Он победил; обмыт, приняв благословенье,
С державою в руке, в порфиру облачен,
Войдя в историю, к ядру прикован он
И нам плюет в лицо. И правит!.. Все безгласны…
Лишь вам, о женщины, в чело волною красной
Негодование кидается и стыд,
Волнуя грудь, — и взор сквозь пленку слез горит;
Для деспота у вас презреньем налит кубок,
И коршуны дрожат под клювами голубок!
Изгнанник вдумчивый, я воздаю вам честь!
О да, вы — нежный пол, в котором воля есть
Любить и сострадать, вести борьбу святую,
Спасая Францию, спасая Ветилую.
Геройских можете вы достигать высот,
И там Шарлотта вдруг или Юдифь сверкнет.
На вашей доблести всегда налет печали:
Вы были Порцию, Корнелию нам дали,
Вы были Аррией — с улыбкой под ножом.
Ваш дух пылает тем немеркнущим огнем,
Что светит нациям, паденья мрак рассеяв,
Что вдохновляет мать героев Маккавеев,
Что Амадиса пыл в грудь Жанны д'Арк струит
И злобным деспотам на их пути грозит,
Преградой стойкою триумфам их и гневу
Святую ставя мать иль благостную деву!
И если вам порой, в видении ночном,
Архангел Михаил с пылающим мечом
Предстанет в небесах, прекрасный и крылатый,
С презренной гидрою, его стопами смятой, —
Нам как Свобода он, как Слава предстает!
Кто ж эту красоту и нежность наречет?
И сердце говорит, — и есть тому причина, —
Что ангел — женщина скорей, а не мужчина!
Джерси, май 1853
Безмерный океан с тобою схож, народ!
И кротким может быть и грозным облик вод;
В нем есть величие покоя и движенья;
Его смиряет луч и зыблет дуновенье;
Он — то гармония, то хриплый рев и гром;
Чудовища живут в раздолье голубом;
В нем созревает смерч; в нем тайные пучины,
Откуда и смельчак не выплыл ни единый;
На нем как щепочка любой колосс земли;
Как ты — насильников, крушит он корабли;
Как разум над тобой, над ним маяк сверкает;
Он — бог весть почему — то губит, то ласкает;
Его прибой — на слух как будто стук мечей —
Зловещим грохотом звучит во тьме ночей,
И мнится, океан, — как ты, людское море, —
Сегодня зарычав, все разворотит вскоре,
Меча на берег вал, как бы металл меча;
Он Афродите гимн поет, ей вслед плеща;
Его огромный диск, его лазурь густая
Полночных звезд полны, как зеркало блистая;
В нем сила грубая, но нежность в ней сквозит;
Он, расколов утес, травинку пощадит;
Как ты, к вершинам он порою пеной прянет;
Но он, — заметь, народ! — вовеки не обманет
Того, кто с берега, задумчив и пытлив,
Глядит в него и ждет, чтоб начался прилив.
Читать дальше