Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

9

Итак, что совести оставим мы людской?
Лишь лаять и рычать собакою цепной…
Война изгнанникам! И слава плутам чтимым!
Склониться мы должны перед неустранимым
И уникальный факт Империи признать,
Где Трестальон ведет, став коннетаблем, рать,
Где духовник — Менгра и где электор — Боско.
К чему нам гневаться, коль их духовный тезка,
Софист какой-нибудь, ханжа, ловкач, прелат,
Сенатор, евнух, раб, словесный акробат,
Что с фразы кубарем взлетает, как с трамплина,
Воспевший цезаря, владыку, властелина,
И кроткий дух его, и блеск его ума, —
Плюет на узников, кого сгребла тюрьма,
На сих разбойников, кого сломил Тиберий?
Пойми, что здесь талант проявлен в высшей мере,
Что Генрихам Восьмым не тот фигляр милей,
Кто им хвалы поет в ретивости своей,
А тот, кто нежит слух, терзая в клочья Мора.
Диктаторам умов надоедает скоро
Рев лести грубой, но высокомерью их
Тем лакомее звон изящных арф таких.
Да, таковы, поэт, тираны — непреложно!
Им власть и почести отрадней, если можно
Глядеть, как праведных ведут на эшафот.
Изгнанник, плачущий у грани чуждых вод,
Мудрец истерзанный и мученик хрипящий —
Приправа деспотам к их славе, столь блестящей!..
О лев классический, мой старый Ювенал!
Бокал шампанского, массикского фиал,
Дворцы и празднества средь роскоши всевластной,
Жрецов уступчивость и ласки Фрины страстной,
Цветы, овации, венки, триумфы, лесть,
Все упоения, все похоти — не счесть!
Все, что глотал Руфин, пьянили чем Сеяна —
Для тех, кто не дурак, в ком тонкий вкус гурмана,
В той чаше кажется вкуснее во сто крат,
Откуда лишь вчера цикуту пил Сократ!

С весной, вернувшейся в зеленом флореале, —
Где смерть нашел Дантон в предателе Реале, —
Когда волнуются конюшня и загон,
Когда ручей лучом в алмазы превращен,
Когда с иголкою в руке вздыхает швейка,
Которую манят лужайка и аллейка
Идти цветы сбирать; когда у птиц любовь,
Когда все яблони, весну встречая вновь,
Как бы напудрены — маркизы перед балом,
Когда, от спячки встав, Карл Шведский с Ганнибалом
Твердят: «Пора!» — и мчат, спеша в кровавый бой,
Строй батарей один, строй катапульт другой, —
Я, я кричу: «Привет, о солнце!» Меж цветами
Я слышу зябликов, щебечущих с дроздами:
Все дерево поет. О, май! Как жизнь бурлит!
Уводят Галлы в лес пугливых Ликорид;
Всё блеск; и над людьми, чья дышит грудь глубоко, —
Лазурь, громадное сияющее око!..
И травянистый луг зовет меня к себе;
Я с жизнью примирен, я все простил судьбе;
Я говорю: «Любить — и большего не надо!»
Во мне, как и вокруг, волненье и отрада.
Я птицам говорю: «Пичуги! Мелочь вы:
Щеглы да снегири; любимцы синевы,
Вы и не знаете меня, наудалую
Порхая по ветвям сквозь зелень молодую
Со стайками друзей — чижей, синиц, зуйков,
Сверкая синью крыл и золотом хохлов;
Хоть и прелестны вы, но глупы: ваше дело —
Лишь петь невесть о чем и реять без предела, —
И все ж мне дарите священный трепет вы!
Когда я слышу вас из солнечной листвы,
Я становлюсь крылат, и сердцем молодею,
И бесконечностью, любовью полн, хмелею!»
И вот иду бродить во власти дум и снов.
Простор! Забвение! Шум листьев! Бычий рев!..
И вдруг — о Ювенал, ты представляешь это? —
В кармане у меня отыщется газета;
Взгляну в нее — и взор, летевший к небесам,
Уткнется в ряд имен, что воплотили срам!
Тут возвращаются и ужас и обида:
Из рощ навстречу мне стремится Немезида —
И яростная грудь сверкает из цветов.

О долг, о Родина! Тут ваш я слышу зов!
Тебе я нужен весь, о Франция! Ты — в ранах
И требуешь от нас терзаний неустанных,
Дыбишь нам волосы, велишь забыть весь мир
И полный скорби взор не в голубой эфир
Вперять, не в небеса, а в кровь твою святую!

Встаю; исчезло все; я дрожь и трепет чую;
Я вижу только мой терзаемый народ,
Злодейства наглые, несчетных бед черед,
Гигантов, мерзкими пигмеями плененных,
Детей в тюремной тьме и женщин на понтонах,
Сенат и каторгу, убитых, палача…
И вот — бегу, цветы поблекшие топча,
И солнцу говорю, горящему в зените:
«Мне сумрак надобен!» — и птицам: «Замолчите!»
И плачу! И крылом неукротимый стих
В мой мрачный хлещет лоб, слетая с губ моих.

И нет уже весны! Прочь, небо голубое!
О скопище убийц, ведомое тобою —
Сынком Гортензии, — вдвойне проклятье вам
За то, что льнете вы к поэтам, к их мечтам!
Проклятье вам, Тролон, Маньян и Фульд с Фостеном
Вторым, за то, что вы кортежем, сплошь презренным,
За грустным мудрецом влачитесь по полям,
Обличья гнусные являя здесь и там!
Проклятье палачам, что день мрачат безмолвный
И множат ненависть в душе, любовью полной!