Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

Горбатый коротыш, храня надменный вид,
Доволен: горб ему, хотя и полновесный,
Не тяжелее, чем Атланту свод небесный!
Гиганту — ровня он. Чем лучше тот? Нет слов:
Свой груз у каждого.

Ворота на засов
И ставни на запор, чтоб истина и разум
В твой угол, буржуа, не ворвались бы разом!
Ученый человек, степенный человек,
Страшись: готовится стремительный набег
Умов и светочей на дом твой с дверью узкой,
Где ночь в цепях томит твой жалкий дух моллюска.
Жить страшно: прозябать куда спокойней тут.
Захлопнись, устрица, коль книгу развернут.
Достаточно словцу лечь в душу, чтобы это
Разверзло бездну в ней, залив потоком света.
Глупцам невежество — всегда приют и дом.
Не смей читать, — не то не будешь дураком,
Как должно.

Гусь хромой гогочет, весь сияя.
Надменность, как павлин, глазастый хвост взметая,
Им лишь красуется, но вовсе не глядит.
Вот так и лжемудрец свой пышный хвост влачит,
Хвост любит, чтит его, как нечто неземное,
И множит спесь ему, а тупоумье — вдвое.
То — скопище глупцов, кортеж тупых писак.
И злостный идиот, заносчивый дурак,
Будь он церковником иль мужем государства,
Без знаний знает все и видит лишь коварство
В твореньях гения. Что для Гизо Вольтер?
Потише, Мирабо! Дантон, молчать! Пример
Нахала — Галилей, кто утверждал облыжно,
Что вертится земля, а солнце неподвижно!
Кого не раздражит Колумб, другой нахал,
Кто вздорную мечту — Америку — искал?!

Бьют их, мечтателей, взывая к богу хором.
Попы и короли, гордящиеся вздором,
Всех этих байбаков тяжелых легион —
Негодованья полн на тех, кто вдохновлен,
Над кем безвластна ложь, бессильно отрицанье,
Чей мощный голос тьму приводит в содроганье.
Прочь их, бунтовщиков, любовников зари!..

Мыслитель, пламенем сжигаемый внутри,
Поэт, пророк, фантаст упрямый — понимают,
Что милосердия вселенная не знает, —
Зато вовеки в ней неправосудья нет!
Земные судьбы им являют горний свет —
Как отражение надмирной тайны вечной.
Вот почему их взор — там, в дали бесконечной!
Вот почему, лучом познанья ослеплен,
Дар ясновиденья приобретает он.

Но только лишь взойдет над нашим миром темным
Светило дивное и в хаосе огромном
Величие души позволит разглядеть;
Лишь златогривый зверь порвет ночную сеть;
Лишь солнце пышное, пурпурный сгусток зноя,
В личине молнийной, пугая и покоя,
Возникнет, уравняв блистательным лучом
Травинку, и хребты, и моря окоем,
И жуткие леса, где песен вьется стая;
Лишь, все плодотворя, рождая, завершая,
Своею тайною загадки разъясня,
Затмив созвездия, дав безднам светы дня,
Дав сердцу веровать и разуму молиться,
Как добрый труженик начнет оно трудиться;
За светоносный труд лишь примется оно,
Первопричиною предвечной рождено,
И небо осветит — виденье голубое,
И кинет сноп лучей, пловцов в ночном прибое,
Быстрее молнии летящих с высоты, —
И тотчас назовут слепца орлом кроты.

Таков закон: Вейо живет, шельмец, и пишет,
Живут Низар, Барбе; и Планш — не сон, он дышит;
Фрерон Вольтера ест; и кто-то, имя рек,
Мильтона уязвил. Развязный человек,
Какой-то Чакко лез в собратья к Алигьери;
Как плесень, де Визе разросся на Мольере,
А на Шекспире — Грин. Там, в ясной синеве,
В короне солнечной на гордой голове,
Со смертью ставшие лишь более живыми,
Живут великие, чье пламенное имя
Горит немеркнущей зарей, — но вечно к ним
Пристроится и тот, кто мал и невидим.
Не исключает тли сияние полудня;
У славы есть жучок, ее тревожат зудни;
Медузу скользкую, вскипев, несет волна;
Есть на певца Зоил, на бога — Сатана;
Великих высота от грязи не спасала.
Не удивило бы меня, друзья, нимало,
Когда бы ангел к нам сошел и возвестил,
Что расплодились вши на теле у светил.

Ты, ясный ум иль мощный гений,
Окрепший в славе иль в тиши,
Влюбленный в остроту сомнений
Иль в высоту своей души!
Ты, ставший сам, богач и нищий,
Своею повседневной пищей,
Своей единственной звездой,
И поношением и верой,
Зарей и облаком, пещерой
И грозным львом в пещере той!

Пусть век твой — сумрак или буря,
Отрепья, саван, вой химер, —
Ступай! Что стал, главу понуря?
Дант одинок, и наг Гомер, —
Иди! Пусть хлябь на хляби хлынет,
Пусть в ужасе толпа застынет, —
Ты чист душой: расправь же грудь,
Верши свое большое дело!
Средь подлецов прямой и смелый,
Иди, живым средь мертвых будь!