Виктор Гофман - Любовь к далекой - поэзия, проза, письма, воспоминания

Нет, не измученный страстью,
Напоминаю о том.
Просто, поверилось в счастье,
В счастье быть нам вдвоем.

Ходят. Подходят. Проходят.
Поздний, мучительный час.
Долгие тени наводит
Неумирающий газ.

Зловеще-мертвенный и синий
Над городом сгустился пар.
Рядами освещенных линий
Живет и движется бульвар.

Как блеск безжизненного глаза —
Просветы каменных домов.
Тревожно вспыхивают газы,
И черный падает покров…

– «Ваш профиль ласковый и тонкий.
Он душу тянет в зыби грез». —
Звонки и шумы, скрипы конки.
Стук разбежавшихся колес.

– «Ваш профиль вздумчивый и строгий.
Давно люблю его изгиб». —
Удало погремели дроги.
И лязг, и грохоты, и скрип.

– «Ваш профиль шепчущий и нежный.
Зачем вы здесь? Среди всего?» –
Гудит стозвучней рев железный.
Свое почуя торжество.

Зловеще вспыхивают газы,
И черный падает покров.
Как смех безжизненного глаза –
Просветы каменных домов.

Влача мучительные тени
По длинным плитам тротуара,
В тревоге смутных освещений
Бредут задумчивые пары.

Протяжный гул упорно длится.
Туманны лица в свете газа.
Как зверь безмерный и стоглазый,
Затихший город шевелится.

— «Уйдем! Уйдем! Здесь давят стены.
Я слез не в силах превозмочь.
Я над чудовищной изменой
Опять проплакала всю ночь.

«Уйдем! Уйдем! Здесь гул и топот,
Людей тревожных суетня…
О, как он лгал — твой нежный шепот,
Как ты обманывал меня!»

Протяжный гул упорно длится.
Обманны лица в свете газа.
Как зверь злорадный и стоглазый,
Безмерный город шевелится…

В тревоге смутных освещений
Все недоверчивы и стары.
Проходят тени. Гибнут тени.
Белеют плиты тротуара.

Вечер был матовый, вечер осенний,
Вечер, союзный мечтам.
Город был хмурый и черные тени
Плыли по длинным стенам.

Месяц безжизненный, бледный и острый,
С левой сверкал стороны.
Звезды глядели, как вещие сестры,
Как воплощенные сны.

Красные, ярко прозрачные тучи
Гасли, пурпурно дыша,
Падали листья в подвижные кучи,
Падали, тихо шурша.

Бледной угрозою облачный глетчер
Остро тянулся из тьмы.
В этот тоскующий, матовый вечер
Встретились, встретились мы…

В час, когда наши горячие губы
Смутный порыв сочетал,
В час, когда нищий хромой и беззубый
Счастья нам пожелал,

Птицы кидали осенние гнезда,
С криком летели на юг.
Грустно глядели высокие звезды
Взором испытанных мук.

В час, когда с дрожью за темной гардиной
Я поднялся над тобой
И приклонился к груди лебединой,
Точно давший прибой,

Две из них тихо и грустно скатились,
Соединились в одну.
Светом мерцающим вдруг озарились,
Ярко прорвав вышину…

Но в быстролетно-отвесном паденьи
Бил непосильный порыв.
Тихо погасли они в отдаленьи,
Полночь на миг озарив…

Все понимая, жалея, жалея,
С жгучею жаждой помочь,
Ангелы плыли, торжественно вея,
Чрез серебристую ночь.

Видели ангелы звёздные знаки,
Звёздные знаки о нас,
И зарыдали в притихнувшем мраке
В этот томительный час.

Вновь о своем зарыдали бессильи,
Прокляли знанье свое,
Обозревая в лучистом воскрыльи
Скорбной земли бытие.

Пойду к тому, который слышит,
Хотя придавленный в борьбе, –
Который так же трудно дышит,
Сын города! пойду к тебе!

Ты весь какой-то бледнолицый,
Учуявший тяжелый груз…
тоже быть мечтаешь птицей,
И с солнцем празднуешь союз!

Но ты уж понял всю победность
Окаменелых этих стен.
И оттого в тебе и бледность,
И ненасытность перемен.

Твои усталые беседы –
Бессильно-мертвенный полет.
Но в них тревожно светят бреды
Предвосхищаемых высот.

Ты обессилен и недужен
В превозмоганьях и борьбе.
И оттого-то ты мне нужен.
Сын города! пойду к тебе!