Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

С лицом немым, с душою пахотной,
Кивая сдержанным полкам,
Передает накидок бархатный
Предупредительным рукам.

Сойдя олилиенной лестницей,
Она идет на правый фланг,
Где перед нею, пред известницей,
Уже безумится мустанг.

Под полонез Тома блистательный
Она садится на коня,
Командой строго-зажигательной
Все эскадроны съединя.

От адъютанта донесения
Приняв, зовет войска в поход:
«Ах, наступают дни весенние…
И надо же… найти исход…

С тех пор, как все мужчины умерли,
Утеха женщины — война…
Мучительны весною сумерки,
Когда призывишь — и одна…

Но есть страна — mesdames, доверие! —
Где жив один оранг-утанг.
И он, — воскликнула Валерия, —
Да будет наш! Вперед, мустанг!»

И увядавшая Лавзония
Вновь заструила фимиам…
Так процветает Амазония,
Вся состоящая из дам.

Вы выбежали из зала на ветровую веранду,
Нависшую живописно над пропастью и над рекой.
Разнитив клубок восторга, напомнили Ариадну,
Гирлянду нарциссов белых искомкали смуглой рукой.

Вам так надоели люди, но некуда было деться.
Хрипела и выла пропасть. В реке утопал рыболов.
Из окон смеялся говор. Оркестр играл интермеццо.
Лицо ваше стало бледным и взор бирюзовый — лилов.

Как выстрел, шарахнулись двери. Как крылья, метнулись фраки.
Картавила банда дэнди, но Вам показалось — горилл.
Как загнанная лисица, дрожа в озаренном мраке,
Кого-то Вы укусили и бросились в бездну с перил!

В духане играл оркестр грузинов,
Он пел застольцам: «Алаверды!»
Из бутоньерки гвоздику вынув,
Я захотел почерпнуть воды.

Мне ветер помог раскрыть окошко, —
В ночь воткнулась рама ребром…
В мое лицо, как рыжая кошка,
Кура профыркала о чем-то злом…

Плюясь и взвизгнув, схватила гвоздику
Ее усатая, бурая пасть…
Грузины играли и пели дико…
— Какая девушка обречена пасть?

Победой гордый, юнью дерзкий,
С усладой славы в голове,
Я вдохновенно сел в курьерский,
Спеша в столицу на Неве.

Кончалась страстная Страстная —
Вся в персиках и в кизиле.
Дорога скалово-лесная
Извивно рельсилась в тепле.

Я вспоминал рукоплесканья,
Цветы в шампанском и в устах,
И, полная златошампанья,
Душа звенела на крылах.

От Кутаиса до Тифлиса
Настанет день, когда в тоннель
Как в некий передар Ивлиса
Вступает лунный Лионель.

Но только пройдено предгорье,
И Лионель — уже Ифрит!
О, безбережное лазорье!
Душа парит! паря, творит!

Подходит юная, чужая
Извечно-близкая в толпе;
Сердцам разрывом угрожая,
Мы вовлекаемся в купэ…

Сродненные мильоннолетье
И незнакомые вчера,
Мы двое созидаем третье
Во славу моего пера.

О, с ликом мумии, с устами
Изнежно-мертвыми! газель!
Благослови меня мечтами,
Моя смертельная Гризель!

  Произошло крушение,
  И поездов движение
Остановилось ровно на восемнадцать часов.
  Выскочив на площадку,
  Спешно надев перчатку,
Выглянула в окошко: тьма из людских голосов!

  Росно манила травка.
  Я улыбнулся мягко,
Спрыгнул легко на рельсы, снес ее на полотно.
  Не говоря ни слова,
  Ласкова и лилова,
Девушка согласилась, будто знакома давно…

  С насыпи мы сбежали, —
  Девушка только в шали,
Я без пальто, без шапки, — кочками и по пенькам.
  Влагой пахнули липы,
  Грунта плеснули всхлипы,
Наши сердца вздрожали, руки прильнули к рукам.

  Благостью катастрофы
  Блестко запел я строфы,
Слыша биенье сердца, чуждого сердца досель.
  Чувства смешались в чуде,
  Затрепетали груди…
Опоцелуен звонко, лес завертел карусель!

Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка,
С холодным бескровным лицом,
Врывалась ко мне ты, безделка,
Мечтать о великом ничем…

Вверх ножками кресло швыряла, —
Садилась на спинку и пол,
Вся — призрак, вся — сказка Дарьяла,
Вся — нежность и вся — произвол.