Варлам Шаламов - Колымские тетради

По камским берегам острогами
Селенья врезаны Ермачьи
И солеварни те, что Строганов
Устраивал в краях казачьих.

По камским берегам — строения,
Навек пропитанные солью,
И бархатные наслоения
Зеленой плесени Усолья.

Посад Орел, откуда начато
Завоевание Сибири,
Где гений воинства казачьего
Стоял когда-то на квартире…

Но бревна солеварен сломаны
Не топором, а динамитом,
И берега в рабочем гомоне
Торопят новые событья.

Ты, Кама, рыжая красавица,
Ты заплетаешь струи в косы,
Чтоб настоящему понравиться,
Бежишь рекой звонкоголосой.

Детский страх в тот миг короткий,
Расширяющий зрачки,
Принимает парус лодки
За акульи плавники.

Я бегу от этой сказки
Надвигающейся мглы
К материнской грубой ласке
В безопасные углы.

На печурку, на полати
Прячусь, все еще живой,
В потолок моей кровати
Упираюсь головой.

Если сил не растрачу,
Если что-нибудь значу,
Это сила и воля — твоя.

В этом — песни значенье,
В этом — слов обличенье,
Немудреный секрет бытия.

Ты ведешь мою душу
Через море и сушу,
Средь растений, и птиц, и зверей.

Ты отводишь от пули,
Ты приводишь июли
Вместо вечных моих декабрей.

Ищешь верного броду,
Тащишь свежую воду
К моему пересохшему рту.

И с тобой обрученный,
И тобой облученный,
Не боясь, я иду в темноту.

И на небе — зарницы,
Точно перья жар-птицы
Неизвестных еще островов.

Это — мира границы,
Это — счастья крупицы,
Это — залежь сияющих слов.

Хлебнувши сонного зелья,
Давно улеглись в гамаки
И крепко в уснувшем ущелье
Крестовые спят пауки.

Журча, изменил выраженье
Ручья ослабевший басок,
И бабочки в изнеможенье
Ложатся плашмя на песок.

И с ними в одной же компаньи,
Бледнея от банной жары,
Теряя остатки сознанья,
Прижались к земле комары.

И съежились желтенькой астры
Тряпичные лепестки.
Но льдины — куски алебастра,
Нетающие куски…

А я по таежной привычке
Смородинный корень курю
И чиркаю, чиркаю спички
И сам с собой говорю…

Хлебнувшие сонного зелья,
Давно улеглись в гамаки
И крепко в уснувшем ущелье
Крестовые спят пауки.

Журча, изменил выраженье
Ручья ослабевший басок,
И бабочки в изнеможенье
Ложатся плашмя на песок.

И с ними в одной же компаньи,
Балдея от банной жары,
Теряя остатки сознанья,
Прижались к земле комары.

И съёжились жёлтенькой астры
Тряпичные лепестки.
Но льдины — куски алебастра,
Нетающие куски…

А я по таёжной привычке
Смородинный корень курю
И чиркаю, чиркаю спички
И сам с собой говорю…

Не в первый раз судьба нас сводит,
Не в первый раз в вечерний час
Друг к другу за руки подводит
И оставляет глаз на глаз.

Но мы выдергиваем руки
Из рук настойчивой судьбы,
Науки радостной разлуки
Мы оба верные рабы.

И я, и ты на речи рока
Не откликаемся затем,
Что нет еще числа и срока
Для наших песен и поэм.

Но, никого не искушая,
В последний час, в последний раз,
Все разрешая, все прощая,
Судьба соединяет нас.

Подростком сюда затесался клен,
И сосен и елей моложе,
Чужой среди тонких латунных колонн,
Хотя и не краснокожий.

Ему тут не место. Ему не с руки,
Он сам заблудился в трех соснах.
И светят ему лишь одни светляки
И радуга фокусов росных.

Бог наказал сосну за что-то
И сбросил со скалы,
Она обрушилась в болото
Среди холодной мглы.

Она, живая вполовину,
Едва сдержала вздох.
Ее затягивала тина,
Сырой багровый мох.

Она не смела распрямиться,
Вцепиться в щели скал,
А ветер — тот, что был убийцей,
Ей руку тихо жал.

Еще живую жал ей руку,
Хотел, чтобы она
Благодарила за науку,
Пока была видна.