Василий Жуковский: Том 2. Баллады, поэмы и повести

Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.

«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?» —
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом земли утроба». —
«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек».
«Близко ль, милый?» — «Путь далек».

Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.

«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?» —
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом земли утроба». —
«Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух».

«Близко ль, милый?» — «Вот примчались».
Слышат: сосны зашатались;
Слышат: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…
Вот денница занялась.

Что же чудится Людмиле?..
К свежей конь примчась могиле
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб…
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.

Видит труп оцепенелый;
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал… манит перстом…
«Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
За́вес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой».

Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл:
«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Все в обители Приама
  Возвещало брачный час,
Запах роз и фимиама,
  Гимны дев и лирный глас.
Спит гроза минувшей брани,
  Щит, и меч, и конь забыт,
Облечен в пурпурны ткани
  С Поликсеною Пелид.

Девы, юноши четами
  По узорчатым коврам,
Украшенные венками,
  Идут веселы во храм;
Стогны дышат фимиамом;
  В злато царский дом одет;
Снова счастье над Пергамом…
  Для Кассандры счастья нет.

Уклонясь от лирных звонов,
  Нелюдима и одна,
Дочь Приама в Аполлонов
  Древний лес удалена.
Сводом лавров осененна,
  Сбросив жрический покров,
Провозвестница священна
  Так роптала на богов:

«Там шумят веселых волны;
  Всем душа оживлена;
Мать, отец надеждой полны;
  В храм сестра приведена.
Я одна мечты лишенна;
  Ужас мне — что радость там;
Вижу, вижу: окрыленна
  Мчится Гибель на Пергам.

Вижу факел — он светлеет
  Не в Гименовых руках;
И не жертвы пламя рдеет
  На сгущенных облаках;
Зрю пиров уготовленье…
  Но… горе́, по небесам,
Слышно бога приближенье,
  Предлетящего бедам.

И вотще мое стенанье,
  И печаль моя мне стыд:
Лишь с пустынями страданье
  Сердце сирое делит.
От счастливых отчужденна,
  Веселящимся позор,
Я тобой всех благ лишенна,
  О предведения взор!

Что Кассандре дар вещанья
  В сем жилище скромных чад
Безмятежного незнанья,
  И блаженных им стократ?
Ах! почто она предвидит
  То, чего не отвратит?..
Неизбежное приидет,
  И грозящее сразит.