Василий Жуковский: Том 2. Баллады, поэмы и повести

И снова рев, и шум, и треск у врат;
  Грызут замок, в затворы рвутся;
Как будто вихрь, как будто шумный град,
  Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,
  Священники творят поклоны,
И дым от свеч туманных побежал,
  И потемнели все иконы.

Сильнее стук — звучней колокола,
  И трепетней поющих голос:
В крови их хлад, объемлет очи мгла,
  Дрожат колена, дыбом волос.

Запел петух… и прочь враги бегут,
  Опять не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
  Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи́ едва горят;
  И дым густой, и запах серный;
Как ряд теней, попы во мгле стоят;
  Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан
  Под бурею ревет и воет,
Как будто степь песчаную оркан
  Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,
  И руки им служить не вольны;
Час от часу страшнее гром у врат,
  И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал чернец пред алтарем;
  Молиться силы нет; во прахе
Лежит, к земле приникнувши лицом;
  Поднять глаза не смеет в страхе.

И певчих хор, досель согласный, стал
  Нестройным криком от смятенья:
Им чудилось, что церковь зашатал
  Как бы удар землетрясенья.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
  Погасли все и закурились;
И замер глас у певчих на устах,
  Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,
  Который грянет над гробами;
И храма дверь со стуком затряслась
  И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,
  Свирепый, мрачный, разъяренный;
И вкруг него огромный божий храм
  Казался печью раскаленной!

Едва сказал: «Исчезните!» цепям —
  Они рассыпались золою;
Едва рукой коснулся обручам —
  Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:
  «Восстань, иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный пот
  На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,
  Покорен страшному призванью;
И никогда здесь смертный не слыхал
  Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом…
  Там зрелся конь чернее ночи.
Храпит и ржет и пышет он огнем,
  И как пожар пылают очи.

И на коня с добычей прянул враг;
  И труп завыл; и быстротечно
Конь полетел, взвивая дым и прах;
  И слух об ней пропал навечно.

Никто не зрел, как с нею мчался он…
  Лишь страшный след нашли на прахе;
Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон
  Младенцы вздрагивали в страхе.

Зачем, зачем вы разорвали
   Союз сердец?
Вам розно быть! вы им сказали, —
   Всему конец.
Что пользы в платье золотое
   Себя рядить?
Богатство на земле прямое
   Одно: любить.

Когда случится, жизни в цвете,
   Сказать душой
Ему: ты будь моя на свете;
   А ей: ты мой;
И вдруг придется для другого
   Любовь забыть —
Что жребия страшней такого?
   И льзя ли жить?

Алина матери призналась:
   «Мне мил Альсим;
Давно я втайне поменялась
   Душою с ним;
Давно люблю ему сказала;
   Дай счастье нам». —
«Нет, дочь моя, за генерала
   Тебя отдам».

И в монастырь святой Ирины
   Отвозит дочь.
Тоска-печаль в душе Алины
   И день а ночь.
Три года длилося изгнанье;
   Не усладил
Ни разу друг ее страданье:
   Но все он мил.

Однажды… о! как свет коварен!..
   Сказала мать:
«Любовник твой неблагодарен»,
   И ей читать
Она дает письмо Альсима.
   Его черты:
Прости; другая мной любима;
    Свободна ты.

Готово все: жених приходит;
   Идут во храм;
Вокруг налоя их обводит
   Священник там.
Увы! Алина, что с тобою?
   Кто твой супруг?
Ты сердца не дала с рукою —
   В нем прежний друг.

Как смирный агнец на закланье,
   Вся убрана;
Вокруг веселье, ликованье —
   Она грустна.
Алмазы, платья, ожерелья
   Ей мать дарит:
Напрасно… прежнего веселья
   Не возвратит.

Но как же дни свои смиренно
   Ведет она!
Вся жизнь семье уединенной
   Посвящена.
Алины сердце покорилось
   Судьбе своей;
Супругу ж то, что сохранилось
   От сердца ей.