Владимир Марков: Гурилевские романсы. Поэма

Часто в жизни, как в романах,
Первый взгляд решает дело.
Если б требовалась схема,
Я б сказал: совсем глубоко
Где-то — может быть, и в сердце –
От внимательного взгляда
Остается след неясный,
Вроде шрама иль укола.
Там-то все и возникает,
Там растет, пускает корни,
Наливается и зреет.
Наконец, когда созрело, –
Очень долго ищет слова.
Сразу слова не подыщешь.
Вот меня ты уверяла,
Будто все на свете просто.
Если б знала ты, как долго,
С замыслом уже готовым,
Полному и строк и звуков,
Надо мысль, мечту и память
Напрягать до отупенья,
Примерять и сомневаться,
В лупу наблюдать за словом,
Как Адам, искать названья
Для вещей, для безымянных,
И бродить по переулкам,
И не знать, в каком обличье
Наконец предстанет образ.

Вот он на траве пестрящей
Развалился, смотрит в небо.
Вырази единым словом,
Что вокруг него творится —
Точным словом, звонким словом,
Не каким иным, а этим:
Как голубизна струится.
Как по капле жар крепчает,
Как с пронзительным жужжаньем
Синяя промчится муха,
Как трава в изнеможенье
Поникает или сохнет —
И беззвучно просит влаги.
Как опишешь эти злаки,
Этот горький одуванчик,
Эту клейкую смолянку,
Одинокий подорожник?
Шелестят, лучи вбирают,
Распускаются и пахнут;
Между стеблей копошатся
Пауки, жуки, стрекозы,
Муравьи, улитки, пчелы,
Черви, гусеницы, мошки —
Стерегут и убегают,
Ползают, летят, стрекочут,
Роются, сосут и тащат.

Белый мотылек порхает, —
Просто так, без всякой цели;
То сверкнет на глади неба,
То на легкий лист присядет.
То опять над ярким лугом
В странном, ломаном полете
И как будто насмехаясь
Над симметрией, над смыслом.
Так бы жить: не по кратчайшей,
По прямой, логично, ясно,
Устремлено, со значеньем,
От осины до березы,
За каким-то важным делом,
Уважаемым, солидным, —
А причудливым зигзагом,
Самому себе нежданным.

Он следил полет капризный…
Что он думал? Я не знаю.
Вспоминал, быть может, локон,
Черный локон у хозяйки, —
Тот что справа, возле уха, —
Как завит и чем надушен,
Сколько волосков отстало,
Не желая закруглиться.

А возможно, размышлял он
Об изгнанье предстоящем:
Все, к чему привык, покинуть;
Словно капля океана,
На песке чужом исчезнуть,
Очутиться в новом мире,
Где вольнее мыслить можно,
Без угроз и без указок,
И среди чужой свободы
Захиреть и задохнуться,
Словно рыба на поляне.

Но зачем об этом думать?
Думы редко помогают,
Думы путают, сбивают,
Отвлекают и тревожат,
Главное — совсем не думы,
Главное — вот эти травы,
Знойный воздух и занятья
Неустанных насекомых.

А в руке — письмо-записка.
Даже я совсем не знаю,
Что в ней было, только фразу
«Завтра я прошу прийти Вас…»
Удалось заметить бегло.
Дочитать конца не смог я,
Потому что он поднялся
И прислушался с улыбкой:
Из усадьбы доносились
Те же звуки, что в жужжанье
Пчел, кружащихся у липы,
Мне почудились в начале
Этой путаной поэмы.
Вместе с ним я тоже слушал
И опять мне было чудно,
Как простые вереницы
Точек-звуков вырастают
Во всезначные напевы;
Расходясь и сочетаясь,
Строят храмы и палаццо,
Где ты в этой жизни не был,
Но которые ты помнишь,
О которых смутно знаешь,
Как о родине забытой.

В этих звучных сочетаньях
Я когда-то жил монахом
В дремлющей и древней Сьене,
Кистью набожной стараясь
Всю свою любовь и веру
Воплотить в глазах раскосых
Нежной праздничной мадонны
В золоте небес нарядных.
А потом, с народом вместе,
В строгом сумрачном соборе,
В унисон с органом пел я:
О Maria benedetta!

Или плутоватой даме
В парке шелковую руку
Целовал с учтивой страстью.
Там, среди нескромных статуй
И задумчивых деревьев,
С менуэтным легким жестом
Я шептал ей: О Madame,
Наш корабль готов к отплытью
На прекрасную Цитеру!

Или в Гунтеровой свите
Был оруженосцем верным;
И в лесу под Оденвальдом,
Увидав, как мрачный Хаген
Целит в крест, на яркой ткани
Вышитый рукой Кримхильды,
Я воскликнул: Зигфрид смелый,
Обернись, забудь о жажде!
Но уж поздно. Кровь героя
Хлещет пламенным потоком.

Сколько родин ты находишь
В темных памяти глубинах,
Где извилистые тропы
Проходимы лишь для звуков…
Знал ли родину Бетховен?
Если да, то укажите
Ту звезду иль ту планету
На звучащем небосводе.
Сколько их в пространстве черном,
Светлых, искрящихся точек!
Если б телескоп побольше,
Я б свою узнал планету.
Там сидит моя богиня —
Неудачников, ленивцев
И не вовремя рожденных.
Там под сводом темно-синим
Глупо, добро и бесшумно.