Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения

Пусть в зрелости дневник — отсталость,
подростком (уверяю Вас)
я, к сожалению, осталась
и по сей день, и по сей час.
………………………………….

Пока поэты и подростки,
прижав к столу свой остов жесткий,
ведут ночные дневники —
луны ущербной бледный профиль
растет как в погребе картофель,
пускающий во тьме ростки.

Не солнцем — нет, одной луною
увы, глаза мои полны.
Мне кажется, и днем со мною
далекое лицо луны.

Оставшись с полною луною
в полночный час наедине,
притянутая вышиною,
я обращаюсь лишь к луне.

Луна — ночное отраженье
любого солнечного дня
(найду ли крепче выраженье?)
необходима для меня.
……………………………………….

Лишь рот луны, приподнятый углами
(прозрачный и подвижный как вода),
нагнется над рабочими столами
подвижников словесного труда —

я приступаю к делу. (Между прочим
не зная, что получится потом).
Я выступаю ночью — и как зодчий,
и как тем зодчим строящийся дом.

Я строю дом… не из покорной глины,
а из упористого кирпича.
Он будет не широкий и не длинный,
но поднимающийся как свеча.

Пусть он (в лесах) еще не очень строен,
он должен отличаться вышиной:
ведь главным образом мой дом построен
для разговора моего с луной.

Что я давно работаю душою,
тебе, луна, должно быть все равно.
Но я — поверь — белесое, большое
лицо твое отметила давно.

Ты странствуешь от века и до века,
влача с собой и опыт и тоску,
с обличьем мыслящего человека,
скитавшегося на своем веку.

Луна — ночного человека
притягивая как магнит —
напутствует его от века,
с самозабвением роднит…

Я с прилежаньем богослова
пишу о ней на склоне дня.
Она не говорит ни слова,
а только смотрит на меня.

Но это опытное око
мою потерянную плоть
пронизывает так глубоко,
как будто к ней подходит вплоть.

И долго (с раздвоеньем в зреньи)
как опьяненный беленой,
я двигаюсь в самозабвеньи,
руководимая луной.

Ты смотришь за движением моим,
за поведеньем внутренним и внешним,
душа моя. Ты сумрачна как дым.
Но стражем будучи уже нездешним,
ты мучаешь меня, смотритель мой!
Прошу тебя — оставь меня в покое:
весной я разгораюсь, а зимой
приму тебя в нетопленом покое…

Я находилась много лет в плену.
Но вышедши нечаянно на волю,
чтоб видеть вместе солнце и луну,
я сразу по всему гуляю полю.
Пронзает солнце кожу бледных век.
Весь звездный свод сияет надо мною…
Луна же не луна, а человек,
в ком вижу нечто общее с луною.

Взгляните на луну, на луг и на
мерцанье рек и светлых насекомых…
А в тех местах, где сказано «луна» —
читайте (имя рек) один знакомый.

Наступает лето бабы —
осень ранняя… Одна
(наступая на ухабы
неба) шествует луна —
с бледным ликом человечьим,
коему противна тьма,
наделенная увечьем,
коим стражду я сама.

Я давно ли не хотела
странные сказать слова:
друг мой, у тебя нет тела,
есть — одна лишь голова.
Поражая худобою —
не за стрелкой часовой,
двигаюсь я за тобою,
странницею неживой.

Не имея к делу дела,
не жалая ничего,
в виде головы без тела,
отделившись от него —
может быть и ты, слепая
(так же страстно, как и я)
ищешь — к праху прилипая —
воплощенья бытия?

Взгляните на луну средь ночи:
идя дорогой круговою,
она объятий знать не хочет —
она живет лишь головою.
Без ног, без рук она, но все же
с серебряными рукавами…
И кажется, на Вас похоже
лицо, что движется над Вами.

Поверьте, на земле есть люди
со знаком лунного влиянья,
мечтающие здесь о чуде
потустороннего слиянья.
Ступая на карниз кирпичный,
они на помощь призывают
луну… За это их обычно
лунатиками называют.

Душа их, добрая и злая,
взирает сверху вниз — бесстрастно.
К несчастию, из их числа я
и потому — мечте подвластна:
так, будучи (подобно птице)
на грани пустоты и зданья —
я, в то же время, на границе
увы, любовного признанья.

Влекома полною луною,
встает душа моя в ночи.
Разбуженная тишиною,
сестра, в испуге не кричи!
Стоит на склоне крыш лунатик,
не опасаясь ничего.
Не окликай же, Бога ради,
обычным именем его.