Лет семнадцать спустя
Я снова пришел в тот сад.
Увеличились пятна,
Изумленная новизна поклонилась седой старине.
Кирпичи там и тут обвалились,
Грудой лежат.
Цепляются ноги за корни.
Там лианы стеной,
Здесь крапива.
Стали джунглями эти кусты,
А смоковницу обступили
Деревца клещевины.
Замечаю вокруг Шурпанакхи следы и Хидимбы,
Но в душе они стерлись.
А когда на вокзал я вернулся, мне было смешно.
На ветхом фундаменте жизни
Расплылись неясные черные пятна,
Наивного прошлого письмена.
Сколько путаных, смутных следов
На разрушенной кладке пугливого воображенья.
Иногда,
Вечерами,
Когда на широкие пальмы
И на берег пруда
Ненастье кладет свою тень,
В небесах,
Переполненных благословенным дождем,
Облака грозовые грохочут,
Когда в пальмовых зарослях звонко цикады
стрекочут, —
Оглянувшись, я вижу родимый свой край
И над темной змеистой дорогой – очертания
старого храма.
В покосившихся стенах, в проломанной кровле —
Скорбь, которой имени нет,
Непонятные страхи, словно бессонные совы,
Сколько ложных, ненужных страданий
И врагов, порожденных бессильем.
Ветхим душам позор!
Сколько призраков след свой оставило в сердце
твоем.
Страх в лохмотьях недобрых примет
Кривляется черными пятнами в полночь,
И в обличье несчастий
Заросли страха растут
Сорняками.
А на разбитом фундаменте
Уродливые руины былого
Над робким смеются.
Из книги «Сад песен» («Гитобитан»)
1932
Мелодию дай, приобщи к песнопенью, учитель.
Мелодия надобна мне! Я – смиренный проситель.
Небесная Ганга, восход золотой усвоили этой
мелодии строй
И петь научились, подслушав тебя, вдохновитель.
Отправлюсь я, душу наполнив мелодией вечной,
Туда, где царит разногласье и шум бесконечный.
В людской крутоверти, среди суеты, разлада,
сумятицы и тесноты,
Ты сам испытай мою ви́ну, великий ценитель!
Ты жизни и смерти рубеж перешел.
Там высится твой осиянный престол.
С него не свожу восхищенного взора.
Души моей небо – престолу опора.
С каким упованьем, с каким ликованьем
Я руки раскинул и очи возвел!
А ночь, как молельщица, кудри свои,
Склонясь, на стопы уронила твои.
Мелодия песни твоей вдохновенной
Звучит, заполняя просторы вселенной.
Слилась моя ви́на с твоей воедино,
И песенной мукой я весь изошел.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Я молча перед ним стою с наполненным кувшином.
Садится солнце за горою дальней,
Оттуда посылая свет прощальный.
Я слушаю потока звук печальный,
Глаза рассеянно следят за журавлиным клином.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Весь день владели мной дела житейские и нужды.
Но отрешился я от них, сейчас они мне чужды.
Не стану больше воздавать им дани.
В стране, лежащей вне людских желаний,
К исходу дня я, после всех скитаний,
Блаженство, данное тобой, богатством счел единым.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Я коврик мелодии здесь разостлал:
О путник, тебе – постоянный привал!
На зов пробудившейся птицы плывешь на пароме
денницы
Туда, где волна омывает причал.
Побудь на заре у дверей при утренней песне моей!
Сегодня с рассвета надвинулись тучи на лес.
Слезами наполнив глаза голубые небес.
У пальмовой рощи, в тумане, стоишь ты в другом
одеянье.
О, не удаляйся украдкой! Хоть сколько-нибудь
В сырой полумгле моей пасмурной песни побудь!
Если мир я созерцаю через песнопенье,
Мне становится доступно мира постиженье.
Музыкой звучит словесной полный неги свет
небесный.
Пыль земную пробуждает голос
вдохновенья.
Мир как будто входит в душу, сбросив
оболочку.
Отвечает сердце дрожью каждому листочку.
В этом чувства океане – формы рушатся и грани,
Вся вселенная со мною в тесном единенье.
Зачем не кропил я слезами дорожную пыль
беспрестанно?
Зачем не предвидел, что явишься ты, как пришелец
незваный?
Палящей пустыней, без тени, по знойной, колючей
сухмени
Зачем, о зачем пробираться заставил тебя,
долгожданный!
Когда я у дома сидел на приволье, ленив и беспечен,
Не знал я, не ведал, что болью мучительной шаг твой
отмечен.
Но отзвук страданья и боли остался в душе
поневоле,
И сделалась мука твоя незажившей сердечною
раной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу