Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Врата суда открыты день и ночь,
Вершится суд всегда, и день и ночь,
Но даже первые лучи рассветов ясных
Не гасят блеска глаз кроваво-красных,
И даже лотосов благоуханье
Не заглушает смрадного дыханья,
А в сумерках, когда отшельник-вечер
Затеплит звезд бесчисленные свечи,
Семь Мудрецов [45]взирают с высоты
На буйный бред в пыли бредущих мимо
Твоей непостижимой доброты:
Душа моя скорбит неудержимо!
Прекрасный мой,
В тиши лесной
Твой правый суд и в птичьем пенье,
В жужжанье пчел и ветра дуновенье,
В цветах и в трепете листвы весенней,
Над берегом, лобзаемым волной.

О мой любимый!
Неукротимы
В безмерной алчности слепой,
Они крадутся за тобой,
На все готовы,
Чтобы похитить светлые покровы
И скрыть под ними сердца пустоту
И вожделений грязных наготу.
Они любовь попрали, истерзали,
Повергли в прах…
Нет сил терпеть, не вынести печали!
И я к тебе взываю, весь в слезах.
Я говорю: «Любимый мой!
Возьми не жезл, а меч, и будь судьей!»
Но что я зрю?

Над злобой их ты слезы проливаешь,
Как мать детей, прощаешь,

Грудь подставляешь стрелам их мятежным,
На ненависть любовью отвечаешь,
На ярость – взором нежным.
О мой любимый!
Твой суд незримый
В любви, переборовшей все страданья,
И в верности, не знающей сомненья,
И в дружбе, что прошла все испытанья,
В ночах разлуки, полных ожиданья,
И в трепетных рассветах возвращенья,
Омытых кроткими слезами всепрощенья.

О Рудра [46], повелитель грома!
Тупою жадностью влекомы,
В твой храм они вошли тайком,
Как воры в дом,
И завладели
Святыней, что хранилась там доселе.
Но с каждым часом ноша все тяжеле,
Гнетет их души тягостным ярмом, —
Они согнулись, сникли, ослабели…
И я, рыдая, говорю с мольбой:
«Прости их, Рудра мой!»
Но что я зрю?!

Снисходишь ты грозой необоримой,
Неудержимой,
Неправедное с них срываешь бремя,
Украденное в ветре развеваешь,
В прах повергаешь,
Карой их прощаешь…
О Рудра мой, ужель настало время?
Да, вижу я теперь: твое прощенье —
Гремящих молний мщенье,
Тьма светопреставленья,
Ливни крови…
Тем милостивей суд, чем он суровей!

Я люблю этот мир все глубже, все нежней, —
Этот мир за кругом круг, в потоке дней,
Я окутывал жизнью своей,
И ночь и день,
И свет и тень
Наполнялись моим сознаньем, – в их сущность
мой дух проник,

И в какой-то миг
Слились в неделимости бытия
И мир мой, и жизнь моя, —
Я понял, что жизнь люблю лишь потому,
Что этот мир люблю, принадлежу ему.
Но я умру по закону естества.
Мои слова
На этом ветру когда-нибудь не прозвучат,
С небесной синью не сольется взгляд
И сердце не рванется наугад,
Когда заблещет солнечный призыв.
Чело склонив,
Заветною тайною ночь со мной не поделится
снова, —
Настанет миг последнего взгляда, последнего
слова…

Что мною этот мир любим —
Неоспоримо,
Что должен я расстаться с ним —
Неоспоримо.
Какая-то связь меж тем и этим несомненна,
Иначе вселенной
Не под силу б так долго терпеть со спокойной
улыбкой
Жесточайший обман и мириться с горчайшей
ошибкой,
А солнечный свет давным бы давно
Почернел, как завядший цветок, и было бы
в мире темно…

Ты знаешь, брат, где рай? Там нет оград.
Куда ни устремишь ты взгляд,
Пространства нет у рая,
Начала нет и нет конца и края,
Ни дна, ни четырех сторон,
Ни дня, ни ночи нет, ни годовых
времен.
Воздушным шариком, пустою тенью
Витал я в том раю,
Но шли века, сменялись поколенья,
И вот родился я, обрел земную плоть мою.
Рай воплощен в моем горячем теле,
В моей печали, в нежности, в веселье,
В моей любви,
В моем стыде, в моем труде, в бушующей крови,
В волнах моих смертей, моих рождений,
В игре всех красок, всех цветов, в оттенках,
в свете, в тени.

Он влился в песнь мою.
Теперь не я в раю —
Моей души он заполняет лоно,
Он смотрит благосклонно с небосклона.
И раковиною гудит небесный свод,
А даль семи морей в литавры гулко бьет.
Раскрылись лепестки бутона,
Листва, лучи, ручьи, ключи дрожат, текут бессонно.
Из лона матери земной мой появился рай,
И волны ветра эту весть несут из края в край.

Та весна, что однажды здесь бушевала победно
Со свитой своей пестроцветной,
Мой двор наполняла и смехом, и звоном, и гулом,
Цветя золотистым канчоном [47], белопенным парулом [48],
Оживляя дыханьем и трепетом каждый куст
И волнуя небесную синь поцелуями алых уст, —
Та весна воротилась, но дом мой печален и пуст.
Опустилась она на порог одинокого дома, —
Тут все ей знакомо и незнакомо, —
И глядит она вдаль, где рощи под дымкой сквозной
Неразличимы с небесною голубизной.