Давид Бурлюк: Садок судей

Быть может, да, но вот и он…

Вы затрудняетесь найти созвучье — извольте: Бог-рати он.
Я вам помощница в вашем ремесле.

Да, он Богратион, если умершие, уставшие хворать
И вновь пришедшие к нам людям — божья рать,
Смерть ездила на нем, как Папа на осле,
И он заснул, омыленный, в гробу.

О, боже, ужасы какие! Опять о смерти. Пощадите бедную рабу.

Я уже вам сказал,
Той звездной ночью, что я искал,
Надменный, упорно смерти.
Во мне сын высотник,
Но сегодня я уже не вижу очертаний неуловимой дичи.
Которую я преследовал, вабя и клича,
Дамаск вонзая в шею тура,
Коварство маск срывая в стенах Порт-Артура,
Неутомимый охотник.
То было в годы, когда Петербурга острие, как клина
Родной земли пронзало длины.
Родной земле он делал гроб, весну, замкнув себя под свод порош.
И был ужасен взгляд, шептавший «не
Я слышу повелительный мне голос хорош». «смерьте».
Просторы? Ужас? Радость? Рок?
Не знаю. Единый звук сомкнул распутье двух дорог.

Ах, оставьте… вы все про былое!
Оставьте! Смотрите, я весела, воскликнуть готова «былое долой», я.
Смотрите лучше: вот жена, облеченная в солнце, и только его,
Полулежа и полугреясь всей мощью тела своего.
Поддерживая глубиной раздвинутого пальца
Прекрасное полушарие груди, о взоры, богомольные скитальцы!
Чтобы сестра рогатую сестру горячим утолить молоком,
Козу с черными рожками и жестким языком.
Как сладок и светом пронизанный остер
Миг побратимства двух сестер.
Миг одной из их двух жажды
Сделал мать дочерью, дочь матерью, родством играя дважды.
Не сетуйте на мой нескладный образ,
Но в этом больше смеха, сударь, а я по-прежнему к вам добра-с.

Царица, нет — богевна!
Твои движения сегодня так напевны.

Право! Вот я не знала!
Но вставайте скорее с колен. Я подарю вам на память мое покрывало.
Но тише, тише, сядем,
Мы Все это уладим.

Я знаю, что смерьте, кричал мне голос:
Ваш золотой и длинный волос!

Да. Тише, тише. Слышите, там смеются. Это — Мейер.
Сядьте сюда. Передайте мне веер.

Меня звали? Я надеюсь увидеть Вану Вия и Микель-Анджело!

Вы пьяница? Отчего у вас такой нос? Или посвежело?

Я не знаю. Италия.
Любит вино, огненно-красное света лия.

А, да, вино! Да, да! Пришли!

Они изволили, т. е. пришли.

То есть как пришли? Ты мелешь братец чепуху!

Я перед вами как на духу!

Но это недоразумение! Может быть вы не туда звонили!
Или, в самом деле Рафаэля имя шутник присвоил? Или?

Мне при рождении святыми отцами имя Рафаэля некогда дано.

Убил! Убил — вино!

О, олух! олух! ду…

Я вызвал у вас какой-то переполох, какую-то беду…
Я не думал… Я думал встретить Микель-Анджело.

Ах, все так посвежело!

Ах, я не могу! Я не могу! Здесь путаница вышла.
Во всем вините, пожалуйста, слугу.
Я убегу

Ишь куда повертывает, таковский, дышло…

О, Рафаэль вино и Рафаэль другой — улыбка ведем!
Ну что же, в путь обратный — едем.

Я мечте кричу: пари же,
Предлагая чайку Шенье,
Казненному в тот страшный год в Париже,
Когда глаза прочли: чай, кушанье.
Подымаясь по лестнице
К прелестнице,
Говорю: пусть теснится
Звезда в реснице.
О Тютчев туч! какой загадке,
Плывешь один, вверху внемля?
Какой таинственной погадка
Тебе совы — моя земля?