Гром посуды и пьяные лица,
Крики, ругань, журчанье воды,
И взлетают как крылья у птицы
Весла лодок, теснящих ряды.
Жмутся парочки к залитым стойкам
И стаканом звенят о стакан,
Пляшет грузно, развязно и бойко
Черноглазый лукавый цыган.
И цыганочка, подросточек хилый
Каблуком по настилу стуча,
С вечной песней о бросившем милом
Тешит бусы дрожаньем плеча.
Эти хрупкие смуглые плечи,
Подудетская, плоская грудь…
Нищетой и бесправьем отмечен
Ее женский нерадостный путь.
Но в дешевой, захватанной раме
Взмах ресниц торжествующ и горд,
Треплет шаль, как призывное знамя,
Вольный ветер кочующих орд.
И в такт душу хватающей муки
Режут воздух быстрей и смелей
Исхудалые, темные руки,
Точно стебли степных ковылей.
А у входа, в песок грузя ноги,
Праздных зрителей топчется хвост,
Пока меркнущий месяц двурогий
Гасит в волнах проброшенный мост.
Мостиков причудливые взлеты,
Речкой загибающийся пруд,
Вычурных беседок переплеты
На холмах искусственных цветут.
Старые стоят в аллеях вязы
И под вязами гуляющих толпа,
Легкий челн у берега привязан,
Вьется вверх капризная тропа.
На мосту смеющаяся группа,
Щелкает игрушка — аппарат,
И студент снимает в рамке хрупкой
Двух шалуний много раз подряд.
И резвится детвора в аллеях,
И сидят в киосках старики,
И мечту о пене бурь лелеет
Тихий плеск игрушечной реки.
А на небе, тоже как игрушка,
Прошивая летних туч туман,
То ясней, то медленней и глуше
Боевой гудит аэроплан.
Понеслись перелетные птицы
В голубые чужие края…
Вы ко мне приходили проститься,
Грусть о прошлом в душе затая.
Нашей дружбы мечтам многолетним
Пробил третий последний звонок…
Никого, никого нет на свете,
Кто бы русским в изгнаньи помог!
На вокзале бездомные листья
В серебристом чернеют снегу,
Я хотела — б за вас помолиться,
Но молиться давно не могу,
Ряд вагонов зеленых и красных,
Низко пар ходит клубом седой…
Я следила, как горько и страстно
Вы боролись в тяжелой нуждой.
Но сжималось теснее и туже
С каждым днем роковое кольцо…
Их здесь много, кто повесть все ту же
Любопытному бросит в лицо.
И все дальше от отчего края,
Как осенние листья буран,
Вглубь Кореи, в разливы Китая
Их несет в беспросветный туман.
Вновь пойдут тяжких дней вереницы
В тщетной жажде любви и гнезда…
И в погоне за Синею Птицей
Мчат на юг беглецов поезда.
По улицам свищут пули, —
Стал город враждебен, нов…
У двери я караулю
По гравию хруст, шагов.
Весь день был, как сон туманен…
Ты мне уходя кивал…
Случайною пулей ранен. —
Так страшно звучат слова.
Прохожие к стенам жмутся,
На небе звезда видна…
Хочу я от сна проснуться;
От этого злого сна.
Солдат у калитки дома
К винтовке примкнул свой штык,
Тяжелый промчался с громом
По улице грузовик.
И, окна смежив, заснули
Громады седых домов…
У двери я караулю
По гравию хруст шагов!
В мелких тучках небо голубое,
Вся в лучах разбрызгалась зима.
Бросились испуганной толпою,
Забегали в фанзы и дома.
Лошади, орудья, пехотинцы,
Все смешалось… Громыхал обоз
И ронял смертельные гостинцы
Желтый шмель — гудящий бомбовоз.
Бухали по городу снаряды,
Гул стоял шагов, колес, подков…
Розовели празднично ограды
Облачком круглившихся дымков.
И валились серые в тулупах
На дорогах, улицах, углах…
Отражалось у лежащих трупов
Солнце в застеклившихся глазах.
И валились в ярком зимнем свете.
Не померк нарядный чудный день, —
Бедные замученные дети
Нищенских китайских деревень.
Застывали мертвые, нагие
Без могил, без гроба, без имен…
А в Харбин входили уж другие,
Шелестя полотнами знамен.
В бегущих облаках и неподвижных ветках
Играет ласковый и переменный свет.
Сижу я за столом разросшейся беседки
И чищу ягоды малины на обед.
Читать дальше