Владимир Щировский - Танец души:Стихотворения и поэмы.

Она меня приспит, как мать младенчика,
Убьет заторможенным изобильем.
Я не спасусь не дачею бревенчатой,
Ни ваннами, ни молоком кобыльим.

Она меня сведет к сухому пению,
К запутанным и некрасивым невмам…
Как будто бы повержен на колени я
В богослуженье горестном и гневном.

Печаль отцов, молва ученых чижиков,
В кровавую кошелку полезай-ка.
Близь шашлыков, среди лимонов выжатых
Раскрыт «Подарок молодым хозяйкам».

От болот с огненосными торфами
Отлетит ночь.
Ужаснет исступленными арфами
Жителей дач.

На железобетонные нужники
Наляжет ночь.
И похабные тощие бражники
Воспляшут вскачь.

Ты меня византийскими ризами
Коснешься, ночь,
Старой девы над чахлыми розами
Раздастся плач.

И, чреватая блудом и кражами,
Иссякнет ночь.
И возблещет над свежими рожами
Рассвет удач.

Но кто не спавший выйдет на рассвете,
Перегорев от страсти, от водки или просто так перегорев,
Тот может вдруг отвергнуть штуки эти –
Веселые трамваи,
Гудки заводов,
Каблучки деловитых дев.
Тот не поймет – чему же тело радо?
Буддийской ломоте в костях –
Предвестию священных льгот?
Вдруг прянет пьяный бред – Голконда, Эльдорадо,
Но ничему не удивится тот.

Придя домой,
Он ляжет на диван и молвит: «Да уйдите ж,
Досадные коты и человеки! Я хочу спать…»
И, погружаясь в сон, в холодный чистый Китеж,
Еще не захлебнувшись, помолится так:
…………………………………………………

Где над людской помойкой в гуле,
Звуча, присутствовали пули,
Зачем мне было иго баб,
Зачем я был смешон и слаб,
Зачем казались мне легки
Стихи, чулки и коньяки?
Страстной Четверг, страстной Четверг!
Ты улыбнулся и померк,
И я тебя опять отверг…
Но вдруг заметил я, как мало
Осталось юности в сердцах,
А только лишь смешно и ало
Флажки танцуют на домах.
Да, жизнь назвали новым бытом,
Корыто стало вновь разбитым,
И я заплакал над корытом…
………………………………….

Страстной Четверг. Кого проклясть.
В сем <���…> и постыдном хоре.
Где иллюстрируется страсть
Рисуночками на заборе?
Был дом и был Страстной Четверг,
И это всё я вдруг отверг.
Как зачарованный Эдил,
Я переулками бродил,
Я в диких звездах ночевал,
И снился мне за балом бал,
За валом вал,
За лалом лал.
Как были некогда милы
Детей безгрешные балы,
Как были некогда светлы
В Крыму прибрежные валы,
Как горько губы охлаждал,
А сам мечтательно пылал
В кольце девичьем подлый лал…
Я свой разыгрывал финал,
Я ноги женщин заклинал,
Страдал – и отойти не мог
От незаклятых женских ног.
И губы, жёсток и жесток,
Терзал трагический чулок,
И было всё – коньяк и ночь.
А этому нельзя помочь…
О, где ты, всероссийский морг,
Где трупный теплился восторг?
Вдали, как маленький орешек,
Парит земля, на ней весна,
И бродят табуны усмешек
И вольной грусти племена.
А над предместьями тумана,
Над приголосом тихих птах
Всё ж неразгневанно, но рьяно
Скорбит Царевна-Несмеяна,
Храня сапфиры на перстах…

Через труд или торг – от лобзанья до праха.
Чудаку на земле – не сносить головы.
Дух Аспазии примет козловская ряха
И зеницами Лесбии глянете Вы.

Слесарям и доцентам, кокеткам и сводням –
Вавилонский уют, и чума, и сурьма;
Чистым варварским снегом, вином новогодним
Не стесняясь, для всех расшибется зима.

И стихи уврачует чернавка-помарка,
И с усталой конякой сдружится узда,
И сверх всех разумений, но ясно, но ярко
Загорится на небе дневная звезда.

Как бездумно. Как вольно. Да будет Вам сладок
Этот крохотный мир без добра и без зла,
Где незримых хозяев холодный порядок
Избавляет от смысла слова и дела.

Где дано нежноокой и ласковой кошке
Ближней мышью своею налопаться всласть,
Где дырявый чулок на девической ножке
Научает смиренному юмору страсть.

Блуждают страстные собаки,
Приходит ветер от зимы,
Сребрятся смертной скорби знаки
В бровях не знающих сурьмы…
Пойду в надсовестные мраки
В твои, любовь, хмельные тьмы.
Не верю снам, гоню гадалок,
И в мире мне всего милей –
В ледащей комнате диалог
Двух полнозвучных хрусталей,
И торжество хмельного бреда
Над хамством следствий и причин,
И беспредельная беседа
Друг другу снящихся личин…
Вот правда: хруст каленых корок
И здравый голод едока.
А Вы – Вы только грех и морок
Осуществившийся слегка.
Ах, батюшки, плоха жар-птица,
Глупа лирическая Русь…
Вот – я попробую молиться,
Я крепким детством обойдусь –
Чтоб в церкви старенький пресвитер
Мне злую чару объяснил,
И причастил, и губы вытер,
И на тоску благословил.