Михаил Кузмин - Стихотворения

Ведь Марию Египтянку
Грешной жизни пустота
Прикоснуться не пустила
Животворного креста.
А когда пошла в пустыню,
Блуд забыв, душой проста,
Песни вольные звучали
Славой новою Христа.
Отыскал ее Зосима,
Разделив свою милоть,
Чтоб покрыла пред кончиной
Уготованную плоть.
Не грехи, а Спаса сила,
Тайной жизни чистота
Пусть соделает Вам легкой
Ношу вольного креста.
А забота жизни тесной,
Незаметна и проста,
Вам зачтется, как молитва,
У воскресшего Христа,
И отыщет не Зосима,
Разделив свою милоть:
Сам Христос, придя, прикроет
Уготованную плоть.

Ложится снег… Печаль во всей природе.
В моем же сердце при такой погоде
Иль в пору жарких и цветущих лет
Печаль все о тебе, о мой корнет,
Чью прядь волос храню в своем комоде.

Так тягостно и грустно при народе,
Когда приедет скучный наш сосед!
Теперь надолго к нам дороги нет!
Ложится снег.

Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,
Одна нижу я бисер на свободе:
Малиновый, зеленый, желтый цвет —
Твои цвета. Увидишь ли привет?
Быть может, ведь и там, в твоем походе
Ложится снег!

Я видела, как в круглой зале
Гуляли вы, рука с рукой;
Я слышала, что вы шептали,
Когда, конечно, вы не ждали,
Что мной нарушен ваш покой.

  И в проходной, на геридоне
  Заметила я там письмо!
  Когда вы были на балконе,
  Луна взошла на небосклоне
  И озарила вас в трюмо.

Мне все понятно, все понятно,
Себя надеждой я не льщу!..
Мои упреки вам не внятны?
Я набелю румянца пятна
И ваш подарок возвращу.

  О кошелек, тебя целую;
  Ведь подарил тебя мне он!
  Тобой ему и отомщу я:
  Тебя снесу я в проходную
  На тот же, тот же геридон!

Раздался трижды звонкий звук, —
Открыла нянюшка сундук.
На крышке из журнала дама,
Гора священная Афон,
Табачной фабрики реклама
И скачущий Багратион.
  И нянька, наклонив чепец,
  С часок порылась. Наконец
  Из пыльной рухляди и едкой,
  Где нафталин слоями лег,
  Достала с розовою меткой
  Зеленый длинный кошелек.
Подслеповатый щуря глаз,
Так нянька начала рассказ:
«Смотри, как старый бисер ярок,
Не то что люди, милый мой!
То вашей матушки подарок.
Господь спаси и упокой.
  Ждала дружка издалека,
  Да не дошила кошелька.
  Погиб дружок в дороге дальней,
  А тут приехал твой отец,
  Хоть стала матушка печальней,
  Но снарядилась под венец.
Скучала или нет она,
Но верная была жена:
Благочестива, сердобольна,
Кротка, прямая детям мать,
Всегда казалася довольна,
Гостей умела принимать.
  Бывало, на нее глядим, —
  Ну, прямо Божий Херувим!
  Волоски светлые, волною,
  Бела, — так краше в гроб кладут.
  Сидит вечернею порою
  Да на далекий смотрит пруд.
Супруг же, отставной гусар,
Был для нее, пожалуй, стар.
Бывало, знатно волочился
И был изрядный ловелас,
Да и потом, хоть и женился,
Не забывал он грешных нас.
  Притом, покойник сильно пил
  И матушку, наверно, бил.
  Завидит на поле где юбки,
  И ну, как жеребенок, ржать.
  А что же делать ей, голубке, —
  Молиться да детей рожать?
Бледней, худее, что ни день,
Но принесла вас целых семь.
В Николу, как тебя крестили,
Совсем она в постель слегла
И, как малиной ни поили,
Через неделю померла.
  Как гроб был крышкою закрыт,
  Отец твой зарыдал навзрыд;
  Я ж, прибирая для порядка,
  Нашла в комоде медальон:
  Волос там светло-русых прядка,
  А на портрете прежний, „он“.
С тех пор осиротел наш дом…»
Отерла тут глаза платком
И крышкою сундук закрыла.
«Ах, няня, мать была святой,
Когда и вправду все так было!
Как чуден твой рассказ простой!»
  «Святой? Святой-то где же быть,
  Но барыню грешно забыть.
  Тогда ведь жили все особо:
  Умели сохнуть по косе
  И верность сохранять до гроба, —
  И матушка была как все».

В легкой лени
Усыпленья
Все ступени
Наслажденья
Хороши!

Не гадаешь,
Замирая,
Где узнаешь
Радость рая
В той тиши.