Владимир Луговской - Стихи

АСТРОНОМ Ты осторожно закуталась сном, А мне неуютно и муторно как-то: Я знаю, что в Пулкове астроном Вращает могучий, безмолвный рефрактор, Хватает планет голубые тела И шарит в пространстве забытые звезды, И тридцать два дюйма слепого стекла Пронзают земной, отстоявшийся воздух. А мир на предельных путях огня Несется к созвездию Геркулеса, И ночь нестерпимо терзает меня, Как сцена расстрела в халтурной пьесе. И память

(но разве забвенье порок?), И сила

(но сила на редкость безвольна), И вера

(но я не азартный игрок) Идут, как забойщики, в черную штольню И глухо копаются в грузных пластах, Следя за киркой и сигналом контрольным. А совесть?

Но совесть моя пуста, И ночь на исходе.

Довольно! 1926 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

АСТРОНОМ Ты осторожно закуталась сном, А мне неуютно и муторно как-то: Я знаю, что в Пулкове астроном Вращает могучий, безмолвный рефрактор, Хватает планет голубые тела И шарит в пространстве забытые звезды, И тр 1000 идцать два дюйма слепого стекла Пронзают земной, отстоявшийся воздух. А мир на предельных путях огня Несется к созвездию Геркулеса, И ночь нестерпимо терзает меня, Как сцена расстрела в халтурной пьесе. И память

(но разве забвенье порок?), И сила

(но сила на редкость безвольна), И вера

(но я не азартный игрок) Идут, как забойщики, в черную штольню И глухо копаются в грузных пластах, Следя за киркой и сигналом контрольным. А совесть?

Но совесть моя пуста, И ночь на исходе.

Довольно! 1926 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

КРАСНЫЕ ЧАШКИ Я помню: В детстве, вечером, робея, Вхожу в столовую И словно все исчезли Или далеко заняты мне непонятным делом, А я один - хозяин всех вещей.

Мне светит лампа в бисерном капоте, Ко мне плывет семейство красных чашек, Смешливый чайник лезет, подбоченясь, И горячо вздыхает самовар. Я вижу странный распорядок света, Теней и звуков, еле-еле слышных. Я захочу - и сахарницу сдвину: Она покорно отойдет направо Или налево - как я прикажу.

Такой закрытый, осторожный, теплый Мир небольших предметов и движений, И самовар с его отдельной жизнью Уверенность и легкая свобода Вдруг начинают волновать меня. Ненастоящий, непростой покой Тревожит, заставляет бегать, дергать Углы у скатерти и наконец ведет Меня к окну.

Я отворяю створку И застываю, хмурясь и дрожа.

Кромешный мрак, косматое смятенье Кидаются ко мне в осеннем ветре, В полете фонарей, в костлявой пляске сучьев, В ныряющей или прямой походке Каких-то исчезающих людей.

Квадраты тьмы сшибаются и гибнут, Взлетают липы, чтобы снова падать, В окне напротив мечется и гнется Неведомый, сутулый человек. И толстенькие лошади проходят, Перебирая мелкими ногами. На них глядят стоглазые дома. И высоко, в необъяснимом небе, Шипя, скользят мерцающие звезды.

И я стоял, глотая шум и сырость, Переполняясь страшным напряженьем Впервые понятой и настоящей жизни. Я двигался в колючем ритме сучьев, Гремел в поводах, шел и спотыкался, Хотел бежать, как лошади, шнырять, Раскидываться на ветру

и сразу Увидеть, как устроены созвездья.

Весь этот мир, огромный, горький, черствый, Вздыхающий нетерпеливым телом, Меня навеки приковал к себе. Я обернулся к шепоту столовой, Увидел распорядок красных чашек, Покой обоев, шорох самовара, Законченный в себе приют вещей, Возможность делать ясные движенья И засмеялся диковатым смехом. Я быстро пальцем показал в окно, Потом по комнате провел рукою И понял многое, что после понимал В бою, в стихе и судьбах человека.

Я засмеялся и смеюсь опять. Я отворяю окна, ставни, двери, Чтобы врывался горький ветер мира И славная, жестокая земля Срывала вороватые прикрасы Ненастоящих, непростых мирков, Которые зовутся личным счастьем, Лирической мечтою об удаче, И красной чашкой, и уменьем жить.

В тот миг, наверное, я стал поэтом, За что меня простят мои враги. 1932 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

КРАСКИ У каждого есть заповедный дом, Для памяти милый и важный, А я обхожу с огромным трудом Магазин писчебумажный.

Совсем незаметный и скучный такой,

Он рай пресс-папье и открыток.

Пройду - и нальется забавной тоской

Душа, на минуту открытая. А если останусь глазеть у стекла В какой-то забытой обиде я,Вдруг вспомню безмерное море тепла: Гимназию. Двойки. Овидия.

Все детство с его золотой кутерьмой,

И мир, побежденный Жюль Верном,

И этот кумир зачарованный мой

Набор акварели скверной. И смелую честность - глаза в глаза, И первых сомнений даты, И темную жажду в рисунке сказать О птицах, деревьях, солдатах.