Иосиф Бродский - Пейзаж с наводнением

«Зачем страдала, зачем рожала?
За море с ними зачем бежала?
Чтоб стали добычей твово кинжала?
Эриния бешеная! Страшила!
Мало, что царский дом сокрушила?
Что царя с царевною порешила?
Мало! Ты метишь в разряд чудовищ!
И новый ужас уже готовишь:
детей своих в ихней крови ты топишь!
Хозяйкою входишь ты в чертоги
смерти. Неоткуда ждать подмоги.
И молчат растерянно наши боги».

«О, среди бела дня наступает полночь!»
«Что творишь, преступница, или себя не помнишь?»
«О горе! Дети кричат, зовут на помощь».

«Бежим к ней в покои! И быстро, быстро!
Авось, остановим смертоубийство…»

«О горе! Дети кричат от боли!»
«Я слышу «ой-ой»». «А я — «не надо!»»

«Из камня ты или железа, что ли,
что собственное умерщвляешь чадо?»

«Помню, в детской колыбели
я лежала, бабки пели.
Пели песенку про Ино.
Погубила Ино сына.
Но потом сошла с ума,
в море бросилась сама.

Море билось, море выло.
Пятна крови с Ино смыло.
Сыну с матерью приют,
волны моря в берег бьют.
И привычный моря шум
успокаивает ум,
подражая колыбельной.
Ужас, ужас ты предельный!
Ты у женщины в крови,
ужас, ужас — плод любви».

(покидая орхестру вслед за Язоном)

«Никто никогда не знает, что боги готовят смертным
Они способны на всё: и одарить несметным,
и отобрать последнее, точно за неуплату,
оставив нам только разум, чтоб ощущать утрату.
Многоязыки боги, но с ними не договориться.
Не подступиться к ним, и от них не скрыться:
боги не различают между дурными снами
и нестерпимой явью.
И связываются с нами».

«Кто там стоит под городской стеной?»
«И одет не по-нашему: в шерстяной
костюм!» «И стоит то передом, то спиной».

«Зачем он пришел сюда? Еще один лишний рот!»
«Чего он стучит у городских ворот?»
«Мы ему не понравимся». «И наоборот».

«Пускай он отдаст свой меч!» «И еще — ножны!»
«Он у нас не найдет приюта или жены!»
«Он нам не нужен». «И мы ему не нужны».

«Выглядит молодо». «Но голова седа».
«Пускай сам расскажет, как он попал сюда!»
«Наверно, кого-то зарезал и прячется от суда».

«Это написано у него на лбу!»
«Судьба выбирает нас, а не мы судьбу».
«Ага! И он хочет въехать в рай на чужом горбу!»

«Ну, ты сказал! Мы, что ли, будем рай?»
«А что: мне нравится мой сарай».
«Эй, стражник! Не отпирай!»

«Ясно, что это не грек, не перс».
«Выглядит странно: ни бороды, ни пейс».
«Как ты думаешь, кто он?» «Я в этих делах не спец».

«Но если странник в пыли дорог
пытается переступить порог,
обычай велит впустить его. Вдруг этот странник — бог?»

«Или пророк?» «Или еще — герой».
«Вокруг изобилие всех этих Фив и Трой».
«Так что — открывать ворота?» «Открой!» «Открой!»

«Входи и скажи, как тебя зовут,
откуда ты и как оказался тут?
Говори. Люди ждут».

«Увы, нарушивший ваш покой,
тот, кого вы трогаете рукой,
не знает, кто он такой.

Я не знаю, кто я, где моя родня.
И даже местоимение для меня —
лишнее. Как число для дня.

И мне часто кажется: я — никто,
вода, текущая в решето.
Особенно, когда на меня смотрят сто

глаз. Но и когда один —
тоже. Пускай вас мой габардин
не смущает: теперь и простолюдин

так одевается. В руке у меня не меч,
но зонт, чтоб голову уберечь,
если льет и когда начинает печь.

Не думайте, что я для вас таю
опасность, скрывая от вас свою
биографию. Я — просто буква, стоящая после Ю

на краю алфавита, как бард сказал.
И я бы вам с радостью показал,
откуда я взялся. Но там чернеет зал,

пугающий глубиной и тьмой.
Для меня он не связывается с «домой».
Обычно я двигаюсь по прямой,

имея какую-то вещь в виду.
Но должен признать, к своему стыду:
я не знаю, куда я иду. Думаю, что иду

в Царство Теней. Иногда — скользя,
спотыкаясь. Но такова стезя.
Иначе определить нельзя

направление. В конце концов, запрети
думать себе об этом, держи себя взаперти —
движешься в ту же сторону. Ваш город был по пути.