Дмитрий Воденников - Обещание

Я не кормил – с руки – литературу,
ее бесстыжих и стыдливых птиц.
Я расписал себя – как партитуру
желез, ушибов, запахов, ресниц.
Как куст – в луче прожектора кромешном —
осенний, – я изрядно видел тут,
откуда – шапками – растут стихотворенья,
(а многие – вглубь шапками растут).
Я разыграл себя – как карту, как спектакль
зерна в кармане, – и – что выше сил!
( нет, не моих ! – моих на много хватит) —
я раскроил себя – как ткань, как шелк, как штапель
(однажды даже череп раскроил).
Я раскроил, а ты меня заштопал,
так просто – наизнанку, напоказ, —
чтоб легче – было – жить,
чтоб жизнь была – по росту,
на вырост – значит, вровень, в самый раз!
Я превратил себя —
в паршивую канистру,
в бикфордов шнур, в бандитский Петербург.
Я заказал себя – как столик, как убийство, —
но как-то – слишком громко, чересчур.
Я – чересчур, а ты меня – поправишь:
как позвонок жемчужный – обновишь,
где было слишком много – там убавишь,
где было слишком мало – там прибавишь.
Но главное – отпустишь и оставишь
(меня, меня! – отпустишь и оставишь),
не выхватишь, –
не станешь! – не простишь...

Любая женщина – как свежая могила:
из снов, из родственников,
сладкого, детей...
Прости ее. Она тебя любила.
А ты кормил – здоровых лебедей.
Но детским призракам (я это точно знаю) —
не достучаться им —
до умного – меня...
А ты – их слышишь – теплая, тупая,
непоправимая – как клумба, полынья.
Стихотворение – простое, как объятье —
гогочет, но не может говорить.
Но у мужчин – зато —
есть вечное занятье:
жен, как детей , – из мрака – выводить.
И каждый год – крикливым, птичьим торгом
я занимаюсь в их – живой – груди:
ту женщину ,
наевшуюся тортом,
от мук , пожалуйста, – избавь и огради !
Все стихтворения —
как руки, как объятья.
(...от пуха, перьев их – прикрой меня – двумя !)
Да, у мужчин – другие есть занятья,
но нет других – стихотворений – у меня.
...Ты мне протягиваешь – руку наудачу,
а я тебе – дырявых лебедей.
Прости меня.
Я не пишу , я плачу —
над бедной-бедной – девочкой – моей...

Ты – тот, который ходит враскоряк,
потом потеет – в нас,
потом – лежит, как студень.
Я понял, что ты хочешь – только так .
Но так – не будет.
Нас не для этого – просили не орать,
кормили сахаром, а накормили – солью:
ни унижать людей,
ни бить , ни убивать —
я не позволю.
О, этот алый, грубый, свежий сок, —
он так летит, как яблоня в апреле!
(...а нам покажется: еще один хлопок...)
– Что, на подошвах, дядя ?
– Грязь, с-сынок . —
Да неужели...
Ну, – встаньте же, –
Архаров, Барсуков,
Воденников, Ершова,
Садретдинов,
Хохлова, Холомейцер, Хохляков,
Хмелева, Яцуки... – НЕВЫНОСИМО!
Ты – вот где – мне,
а я – в твоих руках,
ты – как желе ( сидеть !..),
а я – как батарея,
ты – в замечательных – сегодня сапогах
(все – в замечательных сегодня сапогах!) —
а я без них,
и я – тебя – сильнее .