Владимир Маяковский - Сборники стихотворений

и тощи

и рябы, заставили идти

искать грибы. Хожу в лесу-с, на каждой колючке

распинаюсь, как Иисус. Устав до того,

что не ступишь на ноги, принес сыроежку

и две поганки. Принесши трофей, еле отделываюсь

от упомянутых фей. С бумажкой

лежу на траве я, и строфы

спускаются,

рифмами вея. Только

над рифмами стал сопеть,

и меня переезжает

кто-то

на велосипеде. С балкона,

куда уселся, мыча, сбежал

вовнутрь

от футбольного мяча. Полторы строки намарал и пошел

ловить комара. Опрокинув чернильницу,

задув свечу, подымаюсь,

прыгаю,

чуть не лечу. Поймал,

и при свете

мерцающих планет рассматриваю

хвост малярийный

или нет? Уселся,

но слово

замерло в горле. На кухне крик:

- Самовар сперли! Адамом,

во всей первородной красе, бегу

за жуликами

по василькам и росе. Отступаю

от пары

бродячих дворняжек, заинтересованных

видом

юных ляжек. Сел

в меланхолии. В голову

ни строчки

не лезет более. Два, Ложусь в идиллии. К трем часам

уснул едва, а четверть четвертого

уже разбудили. На луже,

зажатой

берегам в бока, орет

целуемая

лодочникова дочка... "Славное море

свяшенный Байкал, Славный корабль

омулевая бочка".

1927

ОСТОРОЖНЫЙ МАРШ

Гляди,товарищ, в оба! Вовсю раскрой глаза! Британцы

твердолобые республике грозят. Не будь,

товарищ, слепым

и глухим! Держи,

товарищ, порох

сухим! Стучат в бюро Аркосовы, со всех сторон насев: как ломом,

лбом кокосовым ломают мирный сейф. С такими,

товарищ, не сваришь

ухи. Держи,

товарищ, порох

сухим! Знакомы эти хари нам, не нов для них подлог: подпишут

под Бухарина любой бумажки клок. Не жаль им,

товарищи, бумажной

трухи. Держите,

товарищи, порох

сухим! За барыней,

за Англией и шавок лай летит,уже

у новых Врангелей взыгрался аппетит. Следи,

товарищ, за лаем

лихим. Держи,

товарищ, порох

сухим! Мы строим,

жнем

и сеем. Наш лозунг:

"Мир и гладь". Но мы

себя

сумеем винтовкой отстоять. Нас тянут,

товарищ, к войне

от сохи. Держи,

товарищ, порох

сухим!

1927

ВЕНЕРА МИЛОССКАЯ

И ВЯЧЕСЛАВ ПОЛОНСКИЙ

Сегодня я,

поэт,

боец за будущее, оделся, как дурак.

В одной руке венок

огромный

из огромных незабудищей, в другой

из чайных

розовый букет. Иду

сквозь моторно-бензннную мглу в Лувр. Складку

на брюке

выправил нервно; не помню,

платил ли я за билет; и вот

зала,

и в ней

Венерино дезабилье. Первое смущенье.

Рассеялось когда, я говорю:

- Мадам! По доброй воле,

несмотря на блеск, сюда

ни в жизнь не навострил бы лыж. Но я

поэт СССР

ноблес оближ! (*) У нас

в республике

не меркнет ваша слава. Эстеты

мрут от мраморного лоска. Короче:

я

от Вячеслава Полонского. Носастей грека он.

Он в вас души не чает. Он

поэлладистей Лициниев и Люциев, хоть редактирует

и "Мир",

и "Ниву",

и "Печать и революцию". Он просит передать,

что нет ему житья. Союз наш

грубоват для тонкого мужчины. Он много терпит там

от мужичья, от лефов и мастеровщины. Он просит передать,

что, "леф" и "праф" костя, в Элладу он плывет

надклассовым сознаньем. Мечтает он

об эллинских гостях, о тогах,

о сандалиях в Рязани, чтобы гекзаметром

сменилась

лефовца строфа, чтобы Радимовы

скакали по дорожке, и чтоб Радимов

был

не человек, а фавн,чтобы свирель,

набедренник

и рожки. Конечно,

следует иметь в виду,у нас, мадам,

не все такие там. Но эту я

передаю белиберду. На ней

почти официальный штамп. Велено

у ваших ног положить

букеты и венок. Венера,

окажите честь и счастье, катите

в сны его

элладских дней ладью... Ну,

будет!

Кончено с официальной частью. Мадам,

адью! Ни улыбки,

ни привета с уст ее, И пока

толпу очередную

загоняет Кук, расстаемся

без рукопожатий

по причине полного отсутствия рук. Иду

авто дудит в дуду. Танцую - не иду. Домой!

Внимателен

и нем стою в моем окне. Напротив окон

гладкий дом горит стекольным льдом. Горит над домом

букв жара гараж. Не гараж

сам бог! "Миль вуатюр,

де сан бокс". В переводе на простой: "Тысяча вагонов,

двести стойл". Товарищи!

Вы

видали Ройльса? Ройльса,

который с ветром сросся? А когда стоит кит. И вот этого

автомобильного кита ж подымают

на шестой этаж! Ставши

уменьшеннее мышей, тысяча машинных малышей спит в объятиях

гаража-колосса. Ждут рули