СТАСОВУ.
Ты видишь, лик мой тощ и бледен;
Я нищ и стар; я скорбью съеден.
Я был и молод, и богат —
Я расточил свое богатство;
Промчалась юность; много крат
Врагов изведал я злорадство
И лживую печаль друзей:
То казнь была моей гордыне.
Уж мне не жаль минувших дней!
С судьбою примирившись ныне,
Я в поте дряхлого лица
Тружусь и жизни жду конца;
Но памятен мне день ужасный,
Когда, презренный и несчастный,
Один, без крова, в поздний час,
Я очутился в первый раз.
Уж тенью Самарканд покрылся,
Народ с базара расходился,
Дервиша смолк унылый крик,
Закрылся торг, кончались споры…
Дородный сарт, седой старик,
С усильем надвигал запоры
На двери лавочки; огонь
Блеснул в потемках; чей-то конь,
Понуря голову, лениво
Брел без хозяина домой.
Все утихало, лишь порой
По сонной улице пугливо
Перебежать из дома в дом
Спешила женщина; потом,
Как мышь, в тени двора скрывалась —
И вновь молчанье водворялось.
Счастливый час для богачей!
Их ждут объятья жен стыдливых
Иль пир в кругу друзей шумливых,
При пляске молодых батчей.
Уж за стеной раздались клики,
И музыки веселый звук,
И пляски быстрой топот… Вдруг
Смятенье, рев несется дикий:
Батча лукавый угодил,
Восторг собранье охватил;
Бегут, и мечутся, и стонут….
Но вот опять все звуки тонут
В ночном молчании…
Луна
Из-за садов свой лик являла
И город сонный освещала.
В ту ночь казалась мне она
Бледна и зла. Людьми забытый,
И к стене прижавшися, немой,
С поникшей долу головой
Стоял я; злобой ядовитой
Томилася больная грудь, —
Мне было негде отдохнуть!
И о судьбе своей жестокой
В тиши я плакал одинокий;
Но нищему внимал Алла;
К нему печаль моя дошла:
Он помощь мне послал нежданно.
Вдруг, вижу я, — передо мной
Старик с дрожащей головой
Стоит; таинственно и странно
Мерцает беспокойный взгляд
Очей, луною озаренных;
В устах, усмешкой искривленных,
Зубов темнеет черный ряд…
И звуки вкрадчивого слова
Я слышу в тишине ночной:
- О чем ты плачешь? — Я без крова.
- Кто ты? — Наказанный судьбой,
За то, что… — Удержись! Причину
Мне знать не нужно; проходя,
В ночи твой плач услышал я
И захотел твою кручину
Советом мудрым облегчить.
- Отстань старик! Твое участье
Не нужно мне; мое несчастье
Никто не может исцелить!
- Смири порыв гордыни ложной.
Вот кошелек; мой дар ничтожный
Прими и слушай: средство есть
В печалях ведать наслажденье
И, позабыв судьбы гоненье,
С отрадой бремя жизни несть.
Ты плачешь; но в земной юдоли
Унынья, нищеты, забот
Алла спасенье подает
Рабам его священной воли.
Алла могуч! Гашиша дым
Для счастья нищих создан им!
Скорей же, горем отягченный,
Иди в приют уединенный,
Струю волшебную вдыхай, —
И тяжесть скорби безъисходной
С души спадет, и, вновь свободный,
Ты на земле познаешь рай.
В кофейне огонек светился, —
Шатаяся, побрел я к ней.
Вошел… Средь дымного тумана
Сидели люди вкруг кальяна.
Кто сам с собой вел разговор,
Кто, на огонь уставив взор,
В торжественном оцепененьи,
Казалось, созерцал виденье;
Кто, мирно голову склонив
На грудь, в дремоту погружался,
Кто пеньем сладким упивался…
Я сел угрюм и молчалив,
Чубук схватил рукою жадной,
Вдохнул гашиша дым отрадный
И дожидаться стал. Порой,
Объят неведомой мечтой,
Кофейни гость в восторге диком
Вставал и хохотом, и криком
Вертеп убогий оглашал;
Тогда хозяин прибегал,
Чтобы унять безумца бранью;
Но, предан чудному мечтанью,
Окрест не видя ничего,
Счастливец презирал его
Ничтожный гнев и в пляс пускался.
Но вдруг почудилося мне,
Что сам, как будто в странном сне,
Я громким смехом заливался.
Да где же горе? — Горя нет!
О чем я плакал так недавно?
На что сердился своенравно?
Мне счастье нежный шлет привет!
Я все забыл… я в упоеньи…
То было райское мгновенье!
Я понял, что гашиша дым
Уж духом властвовал моим.
Быть может, житель стран холодных,
Суровых, темных и бесплодных,
Не ведал ты в снегах своих
О чудных таинствах Востока?
Я расскажу тебе о них
Во славу Бога и Пророка.
Внемли ж словам моим, пришлец,
И верь правдивому рассказу!
За слово лжи пускай Творец
Пошлет на плоть мою заразу,
Пусть иссушит источник вод
Мне на пути в степях горючих
И облаком песков летучих
Мой труп истлевший занесет!