Арсений Голенищев-Кутузов - Гашиш. Рассказ туркестанца (В стихах)

Забыв житейские тревоги,
Унылых мыслей не тая,
На войлоке, поджавши ноги,
Сижу я, весел, как дитя!
Куда ни обращаю взоры,
Повсюду дивные узоры
И разноцветные ковры.
Роскошной Персии дары;
Шелками шитые халаты,
В сияньи золота чалмы,
За миг — и бледны, и темны,
Теперь — прекрасны и богаты, —
Пестреют ярко предо мной
Игривой, радужной красой!
А люди, люди! Не похожи

Они вдруг стали на людей:
Забавный вид! Какие рожи!
То сонм невиданных зверей!
Один ветвистыми рогами
Товарища бодает в бок;
Другой, с руками и ногами
В ковровый спрятавшись мешок,
Клубочком по полу катится;
Кто вырос вдруг до потолка,
А кто стал мельче паука…
Все пляшет, мечется, кружится —
Быстрей, быстрей — и, увлечен
В тумане дикого вращенья,
Из глаз теряю я виденья
И вдруг, как будто дальний стон,

Раздался звон.
Так чуден он,
Что, упоен,
Я в сладкий сон.
Им погружен
И все кругом,
Объято сном,

Внимает в сумраке немом,
Как, потрясая небосклон,
Несется он,
Тот дивный звон.

Звон — и широко раскрылись зеницы;

Звон — и на воле; подул ветерок;
Звон — пробудилися певчие птицы,
Алой зарей разгорелся восток.
С звоном сливаются новые звуки:
Каплет роса с оживленных дерев,
Ветви в одежде зеленых листов
Манят меня, как мохнатые руки,
В темные сени роскошных садов.

Ропщут там воды — прозрачные воды!
К ним, покидая узорные своды
Пышных гаремов, веселой гурьбой
Жены эмира с зарей прибегают,
Песни их громкие страсть распаляют,
Будят желанья в груди молодой…
Крепкие стены красу их скрывают…
Но, как тигрица на гриву коня,
Бешено на стену кинулся я.

Прыгнул — и вот за ревнивой оградой
Жадно дышу благовонной прохладой;
Спрятавшись в чаще кудрявых кустов,
Жду я видений; но тех голосов,
Что долетали ко мне за мгновенье,
Смолкло волшебно-лукавое пенье.
Все в неподвижно-нависших садах
Пусто… Но чу! Недалеко в кустах
Слышится шепот, призыв потаенный:

«Спеши, мой яхонт драгоценный,
Ко мне, ко мне! Я здесь одна;
Тревогой грудь моя полна.
Я жажду наслаждений новых,
Безумных, молодых страстей.
Я ускользнула от очей
Эмира евнухов суровых,
Чтоб убежать с тобою в даль.
Ужель тебе меня не жаль?
Я молода… не в силах доле
У старика скучать в неволе;
Возьми меня, люби меня.
Ты смел и молод — я твоя!»

И та, чей голос соловьиный
Меня так чудно призывал,
Явилась мне, и стан змеиный
К груди с весельем я прижал.
Меня отталкивали руки.

«Боюсь… ступай…» шептал язык,
«Не уходи», с улыбкой муки

Молил откинувшийся лик.
Я видел взор сердито-нежный
Сквозь сеть опущенных ресниц:
Пылал он страстию мятежной,
Как туча, полная зарниц!
Я чуял сердца трепетанье
(Так голубь бьется молодой
В когтях орла, еще живой)…
И жгло меня любви дыханье,
Как вихрь пустыни, в страшный час,
Когда, играя и кружась,
Самум с полудня налетает
И караваны заметает
Горячей пылью…

Чудный сон!

Как дым мгновенный, скрылся он.
В волнах нежданных тьмы глубокой
Призыв промчался одинокий,
Прощальный, беспомощный стон!
И страх пред местию жестокой
Внезапно душу обуял…
То было краткое мгновенье;
Но непостижное мученье
Я в то мгновенье испытал!
Темницы тесной мрак и холод,

Терзанье пытки, жажду, голод,
Неумолимый гнет оков…
Казалось мне — рои клопов
Въедались в плоть мою; землею
Я был засыпан с головою [1] Среднеазиатские деспоты сажают преступников в зиндан — тесную подземную темницу, наполненную клопами. ;

Я погибал!

И вдруг на миг,

Среди ужасного мечтанья,
Во мне проснулся луч сознанья;
В кофейне я услышал крик:
«Вяжи его!» — и в то ж мгновенье
Я навзничь с грохотом упал,
И кто-то руки мне связал, —
И вновь насмешки, брань и пенье…
Но скоро в вихре новых дум
Исчез земли презренный шум.

И чую я — крылья растут за плечами,
Орлиные крылья! И тучи кругом
Таинственно шепчут, несутся клубами…
Вдруг молнии блеск, оглушительный гром…
И мчусь я в пространстве, обвитый грозою,
Любуяся с неба далекой землею.
Там лентой сребристою вьется река,
В ней так же, как в небе, бегут облака!
Склонившись на берет, аул одинокий
Задумчиво дышит прохладой волны,
А справа и слева по степи широкой
Пасутся киргизских коней табуны—
И вижу я в дымке степного тумана—
Торжественно движется цепь каравана.
Мне слышится шорох песчаных зыбей,
Шаганье верблюдов и ржанье коней;
Цветистой, сверкающей, длинною цепью
Плывут, извиваясь над желтою степью,
Лениво колеблясь, взрывая пески,
И ярко на солнце белеют тюки;
А черные кони, как черные тучи,
То медлят, то мчатся, послушно-могучи.
Вот близится всадник…
Отец мой, отец! Тебя я узнал!
Посмотри, твой птенец,
Давно от гнезда непогодой отбитый,
Тобою, быть может, уже позабытый
Опять отыскался… Тебя он зовет,
К тебе он летит… Но бесплоден полет:
Скрывается призрак степного обмана
И нет уж верблюдов, коней, каравана…