1927
Читают Демьяна Бедного
Во времена, как говорится, в оны
Обычно слышались писательские стоны:
«Лицо читателя… Ах, каково оно!»
Нам было бы теперь стонать смешно, грешно,
Когда читают нас — культурно и умно —
Не единицы — миллионы!
«Читатель — это сфинкс загадочно-немой!»
Какая глупая и злая небылица!
Да вот образчик вам прямой:
Живая, свежая портретная страница!
Пять деревенских ходоков,
Здоровых, кряжистых советских мужиков,
Которым «дом родной» — советская столица.
И угощенье, и приют,
И — по утрам газетки подают!
Пускай враждебная лютует заграница.
Пусть эмигрантская на нас клевещет моль,
Я ей могу сказать с усмешкою: «Изволь,
Поганая ты моль, вглядеться в эти лица,
Как Пров, Корней, Артем, Савелий да Пахом,
Завороженные словесною игрою,
Смеются весело, довольные стихом,
В котором я тебя, моль каверзная, „крою“.
Эй, моль — без родины, без денег, без царя!
С десятилетьем… Октября!!»
1927
Не та уж кровь. Не те уж годы.
Все ж, не вписавшись в ворчуны,
На молодые хороводы
Люблю смотреть… со стороны.
Певец иного поколенья,
С немою радостью порой
Гляжу я, полный умиленья,
На комсомольский бодрый строй.
Враги хотят нас сжить со свету.
А комсомольская братва?!
Глядите, сила какова!
И у меня тревоги нету.
Чтоб уничтожить силу эту?
Н-ну, черта с два!!
1928
Во время недавних массовых обысков в Токио полицией были изъяты из рабочих библиотек произведения Мольера, как заключающие в себе «опасные для государства мысли».
Из газет
Вот мы чего в стране микадо дождались:
Как накалилась атмосфера!
На книгах Ленина там власти так ожглись.
Что в страхе дуют… на Мольера!
1928
В центре Нью-Йорка сносятся два театра и будет построен небоскреб в 65 этажей, под конторы.
Пример, как деньги сушат чувства.
«Театры? Сцена? Что за вздор!»
И отступает храм искусства
Пред мощным натиском контор.
У нас не то. У нас иначе.
Разорены мы и бедны.
Но сколь духовно мы богаче
Долларизованной страны!
1929
Да, добрый, старший друг мой, Басов,
Вот мы уже и старики.
Не знали мы с тобой Парнасов,
А нас везли — взамен Пегасов —
Коньки, простые скакунки.
Но эти добрые лошадки
Нас довезли до Октября,
Врезаяся в какие схватки!
Какие пропасти беря!
Вот мы теперь и прискакали.
И пусть нас судят за дела:
Работа наша — велика ли
Была она или мала?
Пусть тонкоплюйные эстеты
О нас брезгливо говорят:
Мы, дескать, вовсе не поэты,
А так, писаки-зауряд.
Но мы-то делу знаем цену!
Что нам лавровые венки!
Не к лаврам тянутся, а к сену
Лихие наши скакунки.
Сегодня мы на сеновале
В беседе вспомним старину.
Лошадки наши — не в опале.
Но все ж нестися вихрем дале
Иному впору скакуну.
Бензин ему милее сена,
Огонь в ноздрях его, не пена.
Друг, побеседуем о днях,
Когда — широкая арена! —
Весь мир обскачет наша смена
На электрических конях!
1929
Нас побить, побить хотели!
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
А мы тоже не сидели,
Того дожидалися!
У китайцев генералы
Всё вояки смелые:
На рабочие кварталы
Прут, как очумелые.
Под конец они, пройдохи,
Так распетушилися:
На советские «подвохи»
Дать отпор решилися:
«Большевистскую заразу
Уничтожить начисто!»
Но их дело стало сразу
Очень раскорячисто.
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися.
Но мы тоже не сидели,
Того дожидалися!
Так махнули,
Так тряхнули,
Крепко так ответили.
Что все Чжаны
Сюэ-ляны
Живо дело сметили.
Застрочили быстро ноты
Мирные и точные.
Мастера своей работы
Мы. дальневосточные!
Наш ответ Чжан Сюэ-лянам —
Схватка молодецкая,
А рабочим и крестьянам —
Дружба всесоветская!
Нас побить, побить хотели.
Нас побить пыталися,
Но мы даром не сидели,
Того дожидалися!
1929
Грехи простимые и непростимые
В американском консульстве в Иерусалиме из 14 чиновников 13 уволено за взяточничество.
Читать дальше