Федор Сухов - Красная палата

Нет, не разглядишь. Очутишься,
По веленью моему окажешься
Там, где крякает ночная утица,
Где русалочья вскипает кашица.
В озере, на кочке на лягушечьей
Будешь петь свою заутреню,
Будешь звать под тальниковой кущицей…

Не твою ль лодчонку утлую?
Не твоей ли бесомордой милости
Буду кланяться я, кучаться?

Господи! Когда успела вырасти
Эта ивовая кущица?
И вода, когда она нахлынула?
Яблоневым белым цветом вспенилась,
Неуемных соловьев да иволог
Колдовское расплескала пение.
Будто вправду взволновалось озеро,
На меня, на грешного, разгневалось,
Ну а я — я вроде с острова
Зрю разгневанную невидаль.
Зрю я ивовую кущицу,
Небо зрю над этой кущицей,
Слышу — петуха аль курицу? —
Петухом пропела курица.
Быть беде. Тут не Протасова,
Не его тут прихоть видится, —
Дьявол вздумал позлорадствовать
Над речушкою извилистой.
Над моей смиренной Кудьмою
Вздумал сатана потешиться,
Норовит ударить в грудь мою
Острыми рогами месяца.
Стрелами пускает молоньи,
Бесперечь глаголят всполохи,
Будто поднятыми волнами
Пал нечистый прямо под ноги.
Порешил на мне он выместить
Злобу злючую, шипучую…
Я к твоей взываю милости,
Господи! Тебе я кучаюсь,
Проведи меня до колышка,
До незримого мной пряслица.
(Видит идущего по призрачной воде человека.)
Это, кто это?

Прасковьюшка,
Это я хотела спрятаться.

От кого, скажи, родимая?

От ликующего месяца,
От его от света дивного,
Что в глазах моих мерещится,
Что мою холодит кровушку.

Всюду сатана злорадствует…
Ты спровадь-ко меня к колышку,
К моему родному пряслицу.
К Марковне моей. А Марковна,
Как воззрится, горемычная…
Знать, зоря восходит. Маково
По всему по небу выцвела.
А воды-то вроде не было,
Вроде я ступаю посуху.
Яблоньки цветут. И непогодь
К моему не липнет посоху.
Так ли говорю, Прасковьюшка?

Говорит, глаголет истина.

Значит, не сробела кровушка,
Значит, вся она не выстыла…

Входи, мой свет,
Прасковьюшка, входи,
Врата в храм божий всякому открыты.
Уж коий час я воздаю один,
Всевышнему творю свои молитвы.
Святому духу возношу свою
В грехах погрязшую живую душу,
Присягу нерушимую даю,
А глядь-поглядь,
Возьму да и нарушу.
Велик соблазн,
Хитер нечистый дух,
Везде свои он расставляет сети…

Ведь рек господь, как пропоет петух,
И ты забудешь о своем обете.
И не с того ли торжествует бес,
Что я взываю и радею всуе.
Неотвратимый, зримый мною перст,
Он на меня всечасно указует.
И, указуя, он глаголет: зри
Стези свои, заблудший человече,
В тартарары ведут твои стези,
Твои пустые, суетные речи.

Уж больно страшно баешь, Аввакум.

Себя страшу, дабы не ведать страха,
Дабы не дать нечистому врагу
Восстать из торжествующего мрака.
Дабы цветущих яблонь красоту
Не обращал он в пакостную лужу…
Я указующему говорю персту:
Великого обета не нарушу!

На улице-то сызнова красно.

Возликовало, устоялось лето.

Ходила я прогалиной лесной,
Давно такого не видала леса…
Неразговорчивый какой-то стал,
Какой-то тайной опечален думой,
Сомкнул свои зеленые уста,
Ни кленом не обмолвился, ни дубом.
К рябине подходила. А она
Не ворохнулась, горькая рябина.
Такая, видно, наша сторона,
Ее как будто молоньей убило.

Бог наказует за грехи. А грех
От человеков завсегда исходит,
От бога отступился человек,
Погряз в своем греховном огороде,
В своей гордыне дьявольской погряз.

Я только-только вылезла из грязи,
Нарошно будто, будто напоказ
Нечистый дух везде набезобразил,
Всю улицу изрыл, исколесил,
Дороги все избил, исколобродил.