Юрий Кириллов - Право на смелость

Я в гору шел.
Дыхание сбивалось,
И пулеметно
Колотился пульс.
Чем меньше
До вершины оставалось,
Тем чаще думал:
«Все…
Не поднимусь…»
Не оглянуться —
Крутизна обрывов!
Не встать —
Сильней
Кружится голова!..
Я в страхе шел,
Но был таким счастливым —
На смелость
Завоевывал права!

Я друг
Вечерней тишине —
Мне так нужна
Ее безбрежность,
Но заполняет вновь
Мятежность
Все поры
В этой тишине
В родной
Болеющей стране.
Я друг
Вечерней тишине —
Покою
От дневной работы,
Когда отхлынули
Заботы,
Но горько думать
В тишине
О разболевшейся стране.
Я друг
Вечерней тишине
И самой слабенькой
Надежде.
Стань, завтра,
Лучше дней,
Чем прежде!
…Живу
Мечтой о тишине,
Что так нужна
Родной стране.

Когда кувалдой —
По святыням
И по идеям —
Бороной,
То в жилах кровь
Невольно стынет:
Что происходит
Со страной?
В ней,
Замутненной отрицаньем,
Уже не труженик герой,
А тот,
Кто занят созерцаньем
И громче всех кричит:
«Долой!..»
Ни маяков,
Ни идеалов,
Куда ни глянешь —
Тупики.
К себе лишь
Тянем одеяло
Законам жизни
Вопреки.
Немодно
Вкалывать до пота.
Стоим
С протянутой рукой
И ждем:
Придет всесильный кто-то,
Чтоб накормить
И дать покой.
Живем в грязи,
Обмане,
Лести,
И оторопь
Нас не берет!
…Но без достоинства
И чести
Всегда
Был обречен народ.

Всё выпито.
Всё сказано.
Всё спето.
И вечер
Наплывает синевой.
В салютных гроздьях
Праздничного света
Им виден
Долгий путь с передовой.
Шли на восток —
Не сыщешь горше доли!
На запад шли,
Хмелея от побед.
…Команды,
Позывные
И пароли
Взрывают сны
Уже десятки лет.
Всё сказано?
Всё спето?
Нет, конечно.
Но пауза —
Не общий уговор,
А память о погибших,
О сердешных…
Они глядят
На всех живых в упор
И по-солдатски режут
Правду-матку:
Неужто счастьем
Не полна страна?
…Молчат бойцы
И трут глаза украдкой —
Им плачется
Совсем не от вина…

Десятки лет
Он видит
Этот сон:
Играет детвора
За домом в прятки,
И всех бойчее,
Всех резвее он —
Всегда он первым
Мчится без оглядки.
Уже темно,
Но, побеждая страх,
Смеясь, бежит он
Под весенним ветром.
Бежит он
До сих пор
На тех ногах,
Что на Днепре оставил
В сорок третьем…

Отец бы ранен под Смоленском,
А сын —
В афганской стороне:
Сражен осколком он под Н-ском
На необъявленной войне.
Живут в семье два инвалида,
Два рядовых фронтовика.
У каждого —
Своя обида.
У каждого —
Судьба горька.
Отцу за семьдесят…
Полвека
Он пашет землю костылем.
«Опять бредет полчеловека»,—
Жгут спину словом, как углем.
А сын в коляске —
Он руками
Колеса крутит день-деньской,
И неумелыми строками
Рифмует горький непокой.
Он вскрикнет ночью:
«Сашк… Зараза…
Смотри:
Душманы прут сюда!..»
А утром скажет:
«Луше б сразу!..»,
Угрюмо глядя в никуда.
Неужто эти инвалиды
Смогли стране обузой стать?!
…Рыдает горько от обиды
Глава семьи —
Жена и мать…

Наш автобус
Пришел поутру,
Но в деревне
Привычно не спали:
Бился синий огонь
На ветру,
Только трубы
Бездымно молчали.
Здесь давно
Не топили печей,
И вода
Неизбывна в колодцах.
Здесь весной
Не встречают грачей,
Здесь никто уже
Не засмеется.
Все калитки
Открыты у хат,
Но над срубами
Стон колокольный —
В нем предсмертные
Крики ребят,
Вздох родителей
Скорбно-невольный.
…Разгуделся
Огонь на ветру.
Черный мрамор —
Как будто обуглен.
Три ствола в нем
На вечном смотру,
Три ствола…
А четвертый —
Погублен.
Словно в крепком
Солдатском строю
Нет четвертого,
Нет и восьмого!..
Потому
В белорусском краю
И скудеет
Напевная мова.
Миллионам
Из пепла не встать,
Не родятся
Их дети и внуки…
Арифметика
Жутко проста:
В каждой цифре —
Народные муки.
…Бился Вечный огонь
На ветру.
Хоть июньское солнце
И грело,
Было холодно нам
Поутру,
Даже небо
От горя седело…