Вера Меркурьева - Тщета - Собрание стихотворений

Московские трамвайные билетики,
Гадания и рифмы с вами связаны,
Хотя вас нет в теории эстетики,
И ни в одной вы книге не показаны.

Билетики московские трамвайные,
Вы – разные, вы – красные и синие,
Вы пропуск на пути необычайные,
На тайные космические линии.

Трамвайные билетики московские,
Безвестного немые выполнители,
Вы маните ли к прелести бесовския,
Ведете ли вы к мирныя обители –

Я верю вам, чудес приметы явные,
Печального смешные этикетики,
Я рада вам, служители уставные,
Московские трамвайные билетики.

Ярус за ярусом – витрины,
Лавки, прилавки без конца.
С площади с Красной – магазины
Вплоть до Садового кольца.
Жадные, алчущие пасти –
Грузные Верхние ряды,
Стекла граненые запястий –
Встречной пассажей череды,
Выставка Мюр-и-Мерилиза,
Выгиб Кузнецкого моста.
Вся, от панели до карниза –
Бьющая злая пестрота.
Ловят на модную уловку
Лямин, Ралле и Фаберже.
Душу бы, душу за обновку –
Тело-то продано уже.

Мимо, пройдя Охотным рядом,
Мимо кричащих площадей,
Выйдем постенным длинным садом
Дальше от лавок и людей.
Узкими войдя ворот а ми,
Низко поклонимся ему –
Веющему вещими снами,
Крестовенчанному холму.
Там, только там, где не торгуют,
Станем под стрельчатым окном –
Града небесного взыскуя,
Тихо тоскуя о земном.
Станем под белой колокольней,
Взглянем на красный монастырь –
И отойдем от жизни дольней
В горний кремлевский Свят-пустырь.

Узкие лазейки между столиками,
Белая эстрада со скрипицами.
Лица – незначительными ноликами,
Яркими – иные – небылицами.
По аллее ребятишки роликами,
С боннами ли, тонными девицами.

Стук фаянса, тронутого ножичками.
«Истина одна, с максималистами». –
Звон стекла под тоненькими ложечками.
– «Взглянешь, и луга стоят цветистыми». –
Всплески птиц, летающих за крошечками,
Облака – сребристыми батистами.

Жизнь, о жизнь – затейница и сказочница,
Жизнь, во всем великая и малая,
Ты – свои меняющая разом лица,
Очевидная и небывалая –
Всё в тебе люблю, что только глазу мнится,
Всё приму, как счастье запоздалое.

Небо – свидетелем и порукою
Святости света – едино, цело.
Рвутся гранаты, сослепу стукаясь
В камень и в стену, в камень и в тело,
В нежное, хрупкое живое тело.

Стенкой иду – контора ли, лавка ли –
Накрепко заперта глухой ставней,
Наискось – белой доской недавней.
Две собачонки близко затявкали
Тут, за решеткою – нет листа в ней.

Две собачонки – они всегдашние.
Наше обычное и вчерашнее
Кажется нынче – с другой планеты.
Может быть, здесь вот — самое страшное,
Самое верное во всем этом.

Как завтра мне с человеком встретиться?
Взглянем в глаза — в них разрывов дымы.
Руки протянем – ими могли мы…
Если забудем — небо осветится,
Небо нам станет свидетель зримый.

Устала слушать, устала
Снарядов надрывный стук.
Неужели было мало
На свете и ран, и мук?

Кого-то девушка ищет,
Идет за ним наугад –
А в уши жуткое свищет,
А рядом рвется снаряд.

Смотрю ей вслед, провожаю.
Иди. Все равны пути.
Пошла бы и я – не знаю,
Куда и за кем пойти.

Стоять поодаль прицела,
Выглядывать из-за угла –
О, лучше той, под обстрелом,
О, легче той, что ушла.

Москва моя, Москва моя, горящая
Полуночными заревами дикими,
Воистину смятенно предстоящая
Сокрытому за огненными ликами –
Чем тучу отведешь грозоочитую?
Какою правдой перед ней оправишься?
Чем ризу убелишь ты неомытую,
Когда по жизни, в малый час, преставишься?
Полмира смертью заново чеканилось,
Писалась кровью славы повесть трудная –
Чужим богам служила ты и кланялась,
Москва моя преславная, пречудная.
Земля твоя на части разрывалася,
Палимая, зоримая, распятая –
Ты на помин ее расторговалася,
Москва моя, Москва моя богатая.
Твоих детей тела лежат неубраны.
На суд, на суд с ней, мертвые, восстанете!
Она считала стали той зазубрины,
Она смотрела, страшные ли раны те.