Случалось, что я как чахоточный кашлял,
И мой деревенский народ
По всякому поводу, всякий и каждый
Предсказывал: — Витька умрет!
А мать ко врачу привела меня. Светел,
Приветлив был доктор на вид.
Смотрел он, смотрел на меня и заметил:
— Ваш сын из стихов состоит.
Таких не излечишь ни счастьем, ни горем,
Пока не сгорят до золы…
Обратно мы шли то лесами, то полем,
Мать-мачехи всюду цвели.
1949
Синичка звенела в звоночки,
На сумерки глядя.
Мороз ледяные замочки
Старательно ладил.
А где-то под снежным покровом
Ручей откликался.
Он с тем, что морозом подкован,
Никак не свыкался.
Внимала потешница-белка
Его булькотанью.
Он ей признавался: — Здесь мелко!
К скитанью! К скитанью!
А сумерки низились густо
По зарослям частым.
И было немножечко грустно
От полного счастья.
1949
Зима. Возьму тулуп,
Лошадку пегую.
В поля, в лесной уют
На санках сбегаю.
Какой простор!
Смотри:
На снежных выстругах
Играют снегири
В горящих искорках.
Плывет сугроб к реке,
Напиться в проруби.
А где-то вдалеке
Сверкнули голуби.
И тонут, тонут в синь,
И мигом падают.
А небосвода стынь
Горит лампадою.
Привет, сосновый бор!
Ты весь, как пряности.
Любовь моя и боль
Дремучей давности.
На пнях, пышнее роз,
Лежат скатерочки.
С утра гостит мороз
В лесной светелочке.
— А где же Берендей? —
Березка всхлипнула.
А он уж перед ней.
— Ко мне привыкнула?
А это кто писал?
В снегу вывязывал?
Гонялася лиса
За косоглазыми.
Нехитрый мой конек
До дому просится
Туда, где огонек,
Белками косится.
Цепочкой белых крыш
Деревня тянется.
Холмам полсотней лыж
Пристало кланяться.
Кто поотчайней — лбом
За смелость платится.
Кувырк!
И пыль столбом,
И дальше катится.
Построились дымки
В прямые столбики.
Вам хорошо, домки?
Тепло? Не стонете?
И под ногой — снега,
И под полозьями.
И крепко спят стога,
И дышут озими.
1949
Когда шумящая дубрава
Насторожится тишиной,
Молчать и сделаться немой
Ее естественное право.
Когда поэт молчит, тогда
Кричит толпа неискушенных,
Не видит глаз его зажженных
И взлетов скрытого труда.
Поэт!
Бери пример с дубравы:
Как замолчалось — не пиши!
Пусть зреют гроздья новой славы
И новый гром растет в тиши!
1949
Я видел, как Природа-мать
Укладывала детей своих спать.
Порядки везде наводила,
Сама себе говорила:
— Коростелю
На лугах постелю,
Кукушке —
На опушке,
В чужой избушке.
Галки спросили:
— А нас не забыли?
— Помню, помню,
Вам на колокольню.
Паучонка
Устроила в паутине,
Лягушонка —
В болотной тине,
Зайчонка —
В бороздке,
В зеленом горошке.
Сверчок
Полез на шесток,
Еж
Пошел в рожь,
И мыши
Сразу стали тише.
Пчелу, что к улью не долетела,
Под лопухом пригрела,
А когда для всех нашла убежища и дома,
Уснула и сама,
Положив на себя мохнатые
Еловые лапы.
Не слышала даже, как дождик крапал,
Как, к ненастью,
Где-то в лесной стороне
Звенел комар на тонкой струне.
1949
Кричат перепела,
Скрипят коростели,
Трава переплела
Глубокий сон земли.
Передо мной Ока,
Родная дочь равнин.
Летит моя рука
В зеленый вздох травин.
Спокойно дышит грудь
Без горестных замет.
И это люди врут,
Что будто счастья нет!
1949
Зеленая роща,
Дубовая пуща,
Расти, разрастайся
И выше и гуще!
Листочками — к солнцу,
Корнями — в земельку,
Расти, разрастайся
Зеленой семейкой!
Чтоб слышался всюду
Твой голос дубравный,
Чтоб всех он манил нас
Прохладою славной.
Чтоб ветры не дули
В колхозное поле,
Чтоб рожь и пшеница
Не видели горя.
Сполна б наливались
Зерном полновесным,
Дружили бы с лесом,
Как парень с невестой.
Чтоб мы не пахали,
Не сеяли даром,
Чтоб хлеб не вмещался
По нашим амбарам.
Читать дальше