Осип Мандельштам - Стихотворения (1908-1937)

январь - февраль 1931

***

Еще далеко мне до патриарха, Еще на мне полупочтенный возраст, Еще меня ругают за глаза На языке трамвайных перебранок, В котором нет ни смысла, ни аза: "такой-сякой". Ну что ж, я извиняюсь, Но в глубине ничуть не изменяюсь. Когда подумаешь, чем связан с миром, То сам себе не веришь: ерунда! Полночный ключик от чужой квартиры, Да гривенник серебряный в кармане, Да целлулоид фильмы воровской. Я, как щенок, кидаюсь к телефону На каждый истерический звонок: В нем слышно польское: "Дзенькуе, пани", Иногородний ласковый упрек Иль неисполненное обещанье. Bсе думаешь, к чему бы приохотиться Посереди хлопушек и шутих, Перекипишь, а там, гляди, останется Одна сумятица да безработица: Пожалуйста, прикуривай у них! То усмехнусь, то робко приосанюсь И с белорукой тростью выхожу,

57

Я слушаю сонаты в переулках, У всех лотков облизываю губы, Листаю книги в глыбких подворотнях, И не живу, и все-таки живу.

Я к воробьям пойду и к репортерам, Я к уличным фотографам пойду, И в пять минут - лопаткой из ведерка Я получу свое изображенье Под конусом лиловой шах-горы.

А иногда пущусь на побегушки В распаренные душные подвалы, Где чистые и честные китайцы Хватают палочками шарики из теста, Играют в узкие нарезанные карты И водку пьют, как ласточки с Янцзы.

Люблю разъезды скворчущих трамваев, И астраханскую икру асфальта, Накрытого соломенной рогожей, Напоминающей корзинку асти, И страусовы перья арматуры В начале стройки ленинских домов.

Вхожу в вертепы чудные музеев, Где пучатся кащеевы Рембрандты, Достигнув блеска кордованской кожи, Дивлюсь рогатым митрам Тициана, И Тинторетто пестрому дивлюсь, За тысячу крикливых попугаев.

И до чего хочу я разыграться, Разговориться, выговорить правду, Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, Взять за руку кого-нибудь:"будь ласков, Сказать ему, - нам по пути с тобой..."

Май - сентябрь 1931

***

Довольно кукситься, бумаги в стол засунем, Я нынче славным бесом обуян, Как будто в корень голову шампунем Мне вымыл парикмахер Франсуа.

Держу пари, что я еще не умер, И, как жокей, ручаюсь головой, Что я еще могу набедокурить На рысистой дорожке беговой.

Даржу в уме, что нынче тридцать первый Прекрасный год в черемухах цветет, Что возмужали дождевые черви И вся Москва на яликах плывет.

58

Не волноваться: нетерпенье - роскошь. Я постепенно скорость разовью, Холодным шагом выйдем на дорожку, Я сохранил дистанцию мою.

7 июня 1931

Ламарк

******

Был старик, застенчивый, как мальчик, Неуклюжий, робкий патриарх. Кто за честь природы фехтовальщик? Ну конечно, пламенный Ламарк. Если все живое лишь помарка За короткий выморочный день, На подвижной лестнице Ламарка Я займу последнюю ступень. К кольчецам спущусь и к усоногим, Прошуршав средь ящериц и змей, По упругим сходням, по излогам Сокращусь, исчезну, как протей. Роговую мантию надену, От горячей крови откажусь, Обрасту присосками и в пену Океана завитком вопьюсь. Мы прошли разряды насекомых С наливными рюмочками глаз Он сказал: "природа вся в разломах, Зренья нет, - ты зришь в последний раз". Он сказал: "довольно полнозвучья, Ты напрасно Моцарта любил, Наступает глухота паучья, Здесь провал сильнее наших сил". И от нас природа отступила Так, как будто мы ей не нужны, И продольный мозг она вложила, Словно шпагу, в темные ножны. И подъемный мост она забыла, Опоздала опустить для тех, У кого зеленая могила, Красное дыханье, гибкий смех.

7-9 мая 1932

59

***

Дайте Тютчеву стрекозу, Догадайтесь, почему! Веневитинову - розу, Ну, а перстень - никому!

Баратынского подошвы Раздражают прах веков. У него без всякой прошвы Наволочки облаков.

А еще над нами волен Лермонтов, мучитель наш, И всегда одышкой болен Фета жирный карандаш.

Май-июль 1932

(вариант)

А еще богохранима На гвоздях торчит всегда У ворот Ерусалима Хомякова борода.

Импрессионизм

*************

Художник нам изобразил Глубокий обморок сирени И красок звучные ступени На холст как струпья положил.

Он понял масла густоту, Его запекшееся лето Лиловым мозгом разогрето, Расширенное в духоту.

А тень-то, тень все лиловей, Свисток иль хлыст как спичка тухнет. Ты скажешь: повара на кухне Готовят жирных голубей.

Угадывается качель, Недомалеваны вуали, И в этом сумрачном развале Уже хозяйничает шмель.

23 мая 1932

60

***

Когда в далекую Корею Катился русский золотой, Я убегал в оранжерею, Держа ириску за щекой. Была пора смешливой бульбы И щитовидной железы, Была пора Тараса Бульбы И подступающей грозы. Самоуправство, своевольство, Поход троянского коня, А над поленницей посольство Эфира, солнца и огня. Был от поленьев воздух жирен, Как гусеница во дворе, И Петропавловску-Цусиме Ура на дровяной горе. К царевичу младому хлору И - господи благослови! Как мы в высоких голенищах За хлороформом в гору шли... Я пережил того подростка И широка моя стезя Другие сны, другие гнезда, Но не разбойничать нельзя.