Осип Мандельштам - Стихотворения (1908-1937)

Отрывки из уничтоженных стихов

******************************

1. В год тридцать первый от рожденья века Я возвратился, нет - читай: насильно Был возвращен в буддийскую москву, А перед тем я все-таки увидел Библейской скатертью богатый Арарат И двести дней провел в стране субботней, Которую Арменией зовут. Захочешь пить - там есть вода такая Из курдского источника Арзни Хорошая, колючая, сухая И самая правдивая вода.

2. Уж я люблю московские законы,

53

Уж не скучаю по воде Арзни В москве черемуха да телефоны И ...........................

3. Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкой На молоко с буддийской синевой, Проводишь взглядом барабан турецкий, Когда обратно он на красных дрогах Несется вскачь с гражданских похорон, И встретишь воз с поклажей из подушек И скажешь: гуси-лебеди, домой!

4. Я больше не ребенок.

ты, могила, Не смей учить горбатого - молчи! Я говорю за всех с такою силой, Что небо стало небом, чтобы губы Потрескались, как розовая глина.

6 июня 1931, Москва

5. Не табачною кровью заката пишу, Не костяшками дева стучит Человеческий жаркий искривленный рот Негодует и "нет" говорит...

6. Золотилась черешня московских торцов И пыхтел грузовик у ворот, И по улицам шел на дворцы и морцы Самопишущий черный народ...

7. Замолчи! Я не верю уже ничему Я такой же как ты пешеход, Но меня возвращает к стыду моему Твой грозящий искривленный рот.

***

Как народная громада, Прошибая землю в пот, Многоярусное стадо Пропыленною армадой Ровно в голову плывет.

Телки с нежными боками И бычки-баловники, А за ними - кораблями Буйволицы с буйволами И священники-быки.

июнь 1931, Москва

54

Фаэтонщик

*********

На высоком перевале B мусульманской стороне Мы со смертью пировали Было страшно, как во сне. Нам попался фаэтонщик, Пропеченный, как изюм, Словно дьявола поденщик, Односложен и угрюм. То гортанный крик араба, То бессмысленное "цо"; Словно розу или жабу, Он берег свое лицо. Под кожевенною маской Скрыв ужасные черты, Он куда-то гнал коляску До последней хрипоты. И пошли толчки, разгоны, И не слезть было с горы, Закружились фаэтоны, Постоялые дворы... Я очнулся: стой, приятель! Я припомнил, черт возьми! Это чумный председатель Заблудился с лошадьми. Он безносой канителью Правит, душу веселя, Чтоб кружилась каруселью Кисло-сладкая земля. Так в Нагорном Карабахе, Я изведал эти страхи Соприродные душе. Сорок тысяч мертвых окон Там видны со всех сторон, И труда бездушный кокон На горах похоронен. И бесстыдно розовеют Обнаженные дома, А над ними неба мреет Темно-синяя чума.

Июнь 1931

55

***

Сегодня можно снять декалькомани, Мизинец окунув в москву-реку, С разбойника-кремля. Какая прелесть Фисташковые эти голубятни Хоть проса им насыпать, хоть овса! А в недорослях кто? Иван великий Великовозрастная колокольня, Стоит себе еще болван-болваном Который век. Его бы заграницу, Чтоб доучился. Да куда там!.. Стыдно.

Река-Москва в четырехтрубном дыме, И перед нами весь раскрытый город Купальщики заводы и сады Замоскворецкие. Не так ли, Откинув палисандровую крышку Огромного концертного рояля, Мы проникаем в звучное нутро? Белогвардейцы, вы его видали? Рояль москвы слыхали? Гули-гули!

Мне кажется, как всякое другое, То время незаконно... Как мальчишка, За взрослыми в морщинистую воду, Я, кажется, в грядущее вхожу И, кажется, его я не увижу.

Уж я не выйду с молодостью в ногу На разлинованные стадионы, Разбуженный повесткой мотоцикла, Я на рассвете не вскочу с постели, В хрустальные дворцы на курьих ножках Я даже легкой тенью не войду.

Мне с каждым днем дышать все тяжелее, А между тем нельзя повременить И рождены для наслажденья бегом Лишь сердце человека и коня...

А Фауста бес - сухой и моложавый Вновь старику кидается в ребро, И подбивает взять почасно ялик, Или махнуть на Воробьевы горы, Иль на трамвае охлестнуть москву... Ей некогда: она сегодня в няньках Bсе мечется на сорок тысяч люлек, Она одна и пряжа на руках.

Какое лето! Молодых рабочих Татарские сверкающие спины С девической повязкой на хребтах, Таинственные узкие лопатки

56

И детские ключицы. Здравствуй, здравствуй, Могучий некрещеный позвоночник, С которым проживем не век, не два!

июль-август 1931, Москва

***

С миром державным я был лишь ребячески связан, Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья, И ни крупицей души я ему не обязан, Как я не мучал себя по чужому подобью. С важностью глупой, насупившись, в митре бобровой, Я не стоял под египетским портиком банка, И над лимонной Невою под хруст сторублевый Мне никогда, никогда не плясала цыганка. Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных Я убежал к нереидам на черное море, И от красавиц тогдашних, от тех европеянок нежных, Сколько я принял смущенья, надсады и горя! Так отчего ж до сих пор этот город довлеет Мыслям и чувствам моим по старинному праву? Он от пожаров еще и морозов наглеет, Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый. Не потому ль, что я видел на детской картинке Леди Годиву с распущенной рыжею гривой, Я повторяю еще про себя, под сурдинку: "Леди Годива, прощай! Я не помню, Годива..."