Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Руки возле блюминга,
Возле огнепада,
Любите не любите,
Но работать надо.

Руки в апатите,
В блестках горных руд.
Хотите не хотите,
Всему хозяин труд!

Руки для таски
Пушек, батарей,
Руки для ласки
Жен и матерей.

Руки для восстания,
Руки для борьбы.
Песня у них старая:
— Мы не рабы!

У станков не вы ли это
В утреннюю рань?
Ах, как смело вылетела
Ленинская длань!

Давно мне говорил Асеев,
Слова куда-то вдаль бросая:
— Кого история отсеет,
Кого история оставит.

Тогда он был белей Эльбруса,
Что говорил, все это правда:
— Поэзия не любит трусов,
Поэзия — деянье храбрых.

Подтянутый и моложавый,
Ценил он все своим тарифом:
— Поэзия — моя держава,
Опричники и слуги — рифмы!

— Поэзия — мое спасенье! —
И я твержу, взгляд вдаль бросая:
— Кого история отсеет,
Кого история оставит!

В природе любая материя,
Замечено мною давно,
Уходит от угнетения,
И мне это тоже дано.

Какая-то смертная муха,
Попав в западню паука,
Усилием тела и духа
Рвет подлые сети силка.

На что уж улита, которой
Бог не дал хороших мозгов,
При мне и, представьте, что скоро
Избавилась от врагов.

А я со своим лабиринтом
Извилистого вещества
Промямлю трусливо «Берите»?
В толстовцы пойду? Черта с два!

Немало Гомер понимал,
Легко разбирался во многом,
Как мудро он мир обнимал
Размером размеренно-строгим!

Когда я у моря стою,
У древней и каменной гривы,
Гекзаметр Гомера пою —
Прибои, приливы, отливы.

Когда окажусь среди звезд,
Один на один со Вселенной,
Гомер предо мной во весь рост
Встает красотою нетленной.

И все выкрутасы стиха,
Увечья его и калечья
Вдруг сыплются, как шелуха,
Пред ясной, естественной речью.

Первая проталина —
Добрый вестник хлеба.
Первое братание
Жаворонка с небом.

Из-под снега выбилась
Челка ржи-зимовщицы.
Весна ключ свой вставила
В скважину замочную.

Травынька-муравынька
Распрямила пёрстышки,
Утром раным-раненько
Дрозд проснулся в гнездышке.

Резко, настоятельно
Крикнули уста его,
Он самостоятельно
Стал свой дом устраивать.

Стая лебединая,
Звонница весенняя,
Над двинскими льдинами
Звонит в звоны Севера.

В небе гуси-лебеди
Фильм весны показывают.
Звонко были-небыли
Ручеек рассказывает.

Молодость прошла. Но я не плачу,
Круг извечен и определен.
Седины своей не прячу
И своих повергнутых знамен.

Соколом взлетал, орлом взвивался,
Зорькою рассветною алел.
Что таить: любовью занимался,
Охал под окном и тихо млел.

Целовал девчат на сеновалах,
Провожал их с утренней росой.
Это все ушло и миновало
И звучит теперь, как дивный сон.

Все глубины жизни я измерил,
В ссадинах бывалое весло.
При любой невзгоде в солнце верил,
И оно дарило мне тепло.

Все стареем поздно или рано,
День прошел. Закат в густой крови.
Внученька, садись за фортепьяно
И Шопена в гости позови!

Очередь за тортами огромная!
Я кому-то место уступлю.
У меня желанья очень скромные —
Хлебушка куплю.

Свежего, немятого, душистого,
Что щекочет ноздри по утрам.
И за что я только так неистово
Черный хлеб люблю, не знаю сам.

— С черным, — уверяла мама, — плохо ли,
Хлеб — второе солнышко в избе. —
А квашня стояла, тихо охала,
Радуясь крестьянской похвальбе.

Я в жнитво суслоны ставил на поле,
На гумно свозил и клал скирды.
Было время — слезы горько капали
В черный, черствый хлеб моей судьбы!

Черный хлеб всю жизнь моя религия,
Для меня и бог его творил.
Мой дружок Бочарников в Нелидове
Мне об этом тоже говорил.

Вот он! Ароматнейшая корочка,
А на ней, как звезды в небе, тмин.
Есть в народе нашем поговорочка:
Все победы одержали с ним!