Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

С гор шла гроза и вовсю бушевала,
Молнии прыгали в море, как мяч.
Не закрывалась всю ночь душевая
Для эвкалиптов, деревьев и дач.

С треском сухим разрывались раскаты,
Робость и оторопь сердце брала.
Море накатывало накаты,
Бешеный берег грыз удила.

Всхлипывал ливень, как в ссоре два любящих,
Как схоронившая мужа вдова.
Ветер раскачивал нищенку в рубищах,
Это плакучая ива была.

Я на балконе сказал: — Громовержец,
Чуть осторожней бы — милая спит!
Мне говорили — ты можешь быть вежлив.
— Это не я, это сын мой гремит.

Эй, постреленок, а ну-ка потише,
Нет у тебя полномочий таких! —
Дождь стал ходить осторожней по крыше,
Ветер рванул еще раз и затих.

Море умаялось, и укачалось,
И повернуло от берега вспять.
Сколько шуметь ему предназначалось,
Столько оно прошумело и — спать.

Утром сказала ты: — Пальмы помылись!
С радостью бросились в солнце и зной.
Как они, бедные, месяц томились,
Ждали свиданья с дождем и грозой!

На деревьях не иней,
А белая грусть.
Ты не плачь, дорогая,
Я скоро вернусь.

Ты не плачь,
Я твою горевую слезу
Через дальние дали
С собой увезу.

Успокойся! Мы любим:
Мы живы. Мы — мы,
Две снежинки
На черных ресницах зимы.

Вернуться бы в лето.
Да только возможно ли это?
В туманы над озером,
В звонкое пенье кукушки.
В зарю, что уселась
На самой высокой верхушке.

Вернуться бы в шелест
Уснувшей осоки прибрежной,
Прислушаться к пению пеночки нежной,
К рассветному, тихому
Плеску сазанов,
К природе,
К ее молчаливым сказаньям.

А надо ли в лето,
Когда я с зимою взаимен?
Скрипят мои лыжи,
Лыжня голубеет за ними,
И друг догоняет
И просит: — Пойдем по раздолью! —
И алый румянец играет
Под черною-черною смолью!

Шел по Москве задумчиво, рассеянно,
Не видя и не слыша никого,
И вдруг читаю — улица Асеева,
И оживился — я ведь знал его!

Он посвящал мне строчки нежные,
Беседой продолжительной дарил,
За рифмы выговаривал небрежные,
За смелость и за образы хвалил.

— Вы, батенька, большою дверью хлопнули,
Когда вошли решительно в наш цех,
Пробились к солнцу сквозь туманы плотные,
Вам нелегко достался ваш успех!

Все существо его стихами грезило.
О, как любил он пушкинскую речь!
Он старился, но только тронь поэзию —
Он рыцарь, и в руках сверкает меч!

А улица его лежит у рынка,
Прислушиваясь к разным голосам,
В том уголке, где старая старинка
Дала дорогу новым корпусам.

На улице его не умолкает
Живая речь, живой поток людей.
Асеев понемногу привыкает
К новорожденной улице своей!

Сердце сжало мне чувство мгновенное,
Как увидел я послевоенное,
Исковерканное село,
Слезы брызнули, скулы свело.

Добрый аист над крышей соломенной,
Попаданьем снаряда проломленной,
Затевает гнездо и семью
И зовет меня: — Сядь на скамью!

А скамья оказалась нетронута,
Несмотря на наличие фронта,
На губительную шрапнель
И еще кой-чего пострашней.

Сел, гляжу, а крылечко обуглено,
Рядом яблоня грубо погублена,
Уцелевший притынный репей
Говорит: — Мне не страшно теперь!

Со столба раздается вещание,
Добрый диктор дает обещание —
Жизнь наладить, поднять из руин,
Чтоб дышалось просторам равнин.

К танку колосом рожь прикасается,
Говорю я: — Он здесь не останется,
С поля мы его уберем,
На турбину для ГЭС перельем.

Люди сельские кланялись поясно,
Я смущался, и было мне совестно,
Что не строю, не горожу,
А с блокнотом, как барин, хожу.

Опускалися сумерки тихие,
Горизонт мирной молнией вспыхивал,
Зорил нивы, хлеба наливал,
Дружбу с порохом порывал.

Млели в зарослях травы росистые,
Оголтело гремели российские
Курско-тульские соловьи,
Земляки и коллеги мои!

Вот в зима не у власти.
Вот и морозы бессильны.
До исступления страсти
Стонут лягушки в трясине.