Виктор Соменков: Золотая нить

Нет искусства без чувства.

Глаза проглядевшим глядя,

Кто мигнет раздеваться им,

Не нужно добычи радия:

Достаточно радиации.

Так что же ты веешь полову,

Так что ж ты скребешь по сусекам,

Живи — и отыщется слово,

Живи — и будь человеком.

И не к чему снова и снова

Размазывать кашу манную,

Дерись — и найдется слово,

Избранное из бранного.

Трудись, — чтоб приблизить время,

Омытое чистыми красками,

Дерзай, — и родится племя

Слов молодых и ласковых!

Поэзия проста до тривиальности:

В ней кровь-любовь и сторона-страна,

И все же отражением реальности

Ума и сердца кажется она.

Но первый камень бросит математик

В ритмически отлаженную речь

И скажет: «Информацию утратив,

Что ты стихом надеешься сберечь»

И физик, к делу подойдя формально,

Докажет, что поэзия плоха

По той причине, что не экстремальна

Свободная энергия стиха.

А критик, дуя на огонь и воду,

Немедля сформулирует упрек,

Что написать: «Восславил я свободу», —

Юпитер мог, а бык уже не мог.

Как человек рациональной эры,

Я сознаю: поэзия — глупа,

Но почему-то к ней — как символ веры

Не зарастает древняя тропа.

Мне не поспеть за модой и погодой,

Так пусть как прежде будоражит кровь

И это слово сладкое «свобода»,

И это слово сладкое «любовь».

Слово властелином мира

Станет в завтрашней борьбе.

Где ты, лира, с кем ты, лира,

Кто играет на тебе?

Для любого музыканта

Фальшь мучительно остра.

Верность — вот сестра таланта,

К сожаленью, лишь сестра.

Нож острый,

Когда одни сестры.

Но еще острей секира

Беспардонной клеветы.

Где, когда, насколько, лира,

Девальвируешься ты?

Не почестей звонких монеты,

Не горьких ошибок суму,

Ты жизнь передашь эстафетой,

Какую, кому?

Вся жизнь — какой-то миг,

В начале — первый крик,

В конце — последний стон

И вечный сон.

Вся жизнь — какой-то взрыв,

В начале все — порыв,

Потом покой воды

И горький дым.

Не почестей звонких монеты,

Не власти пустынный самум,

Мы истины ищем планету,

Неведомую никому.

Вся жизнь — какой-то всплеск,

Догадки яркий блеск,

Потом круги, круги,

Друзья, враги.

Вся жизнь — какой-то бег

За всеми и от всех,

Гора идей и дел,

И — не успел...

Не почестей звонких монеты,

Не горьких ошибок суму,

Мы знаний несем эстафету,

Как свет, поражающий тьму.

Когда отснятся голубые сны

И бытие предстанет черно-белым,

Ты глянешь из своей голубизны

И спросишь: «Почему ты это сделал?»

А я отвечу, что не виноват,

Что только время — бог переоценок,

А я не бог, мне нечего скрывать

И нечего устраивать тут сцены.

Несправедливо требовать к ответу

Того, кто лишь слыхал об этом.

Когда отснятся голубые сны,

Ты бросишь мне презрительно и смело

Свои слова, как приговор весны:

«Так почему ж ты ничего не сделал?»

А почему я ничего не сделал?

А почему я ничего не сделал?

А почему я ничего не сделал?

В час последнего целованья,

В горький час уходящей зари

Не кори меня, друг, на прощанье,

И любимая, не кори.

Не корите за то, что не дожил

До вершин, утонувших в снегу,

И за то, что навеки вам должен,

А долги возвратить не смогу.

Не боюсь я в словесную пряжу

Некрасивые нитки вложить,

Может быть, он не так уж и страшен,

Страшный суд остающихся жить.

Только с елок не падают листья,

Даже солнцу сопутствует тень.

Исчезают последние мысли,

Расплываются лики детей...

Час последнего целованья,

Горький час уходящей зари —

Неизбежное напоминанье

О грядущих решеньях жюри.

Ты уходишь и скоро сольешься

С проливными слезами дождя,

Если даже сюда не вернешься,

Все равно оглянись, уходя.

Только птицы не помнят увечий,

Улетая с насиженных гнезд,

И не видят, как ветер калечит

Кружева белоствольных берез.

Только звери не брезгуют хлебом

Тишины опустелых жилищ,

Где туман поднимается в небо,

Словно горький дымок пепелищ.

Только люди огни зажигают,

Если солнце устало светить.

Все, что любят, умеют и знают,

Отдают остающимся жить.