Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

На гроб твой, о дивное, бренное тело,
Склоняюсь я лирою осиротелой —
Не плачу, а радуюсь я, что нетленный
Луч света из мрачного вырвался плена.

Кто знает, что лучше — не быть или быть?
Ведь то, чего нет, невозможно сгубить,
Оно не страдает, не чувствует боли,
А боли так много в подлунной юдоли!

Быть? Злое безумье, слепые порывы…
И уши нам лгут, и глаза наши лживы.
Меняет ученья веков суета,
Уж лучше ничто, чем пустая мечта.

За призраком гонится призрак упрямый,
Покамест не рухнут в могильные ямы.
Не знаю, что с мыслями делать своими:
Проклясть? Пожалеть? Посмеяться над ними?

Зачем? Разве все не безумно? Обманно?
Ты — ангел, а с жизнью рассталась так рано.
Так есть ли в ней смысл ? Ты, как солнце, светла…
О, разве, чтоб так умереть, ты жила?
А если он есть — он безверья бесплодней,
И нет на челе твоем меты господней».

Ночами, когда в моем сердце томленье,
Мой ангел-хранитель — святое виденье
Являлся в одежде из света и тени
И крылья свои надо мной простирал.
Но только увидел твое одеянье,
Дитя, в ком слилися тоска и желанье,
Тобой побежденный он робко бежал.

Быть может, ты демон сама, если взглядом
Чарующих глаз, их пленительным ядом
Заставила скрыться в испуге пред адом
Того, кто был стражем моей чистоты?
Но может… Скорей опусти же ресницы,
Чтоб мог я сравнить ваши бледные лица,
Ведь он… — это ты!

Ночь. В камине пробегают, дорогая, огоньки.
На софу склонясь, гляжу я сквозь густую сеть ресниц
На порхающих в камине голубых и алых птиц.
Уж давно свеча потухла… Тихо гаснут огоньки…

Улыбаясь, ты выходишь из вечерней темноты,
Белая, как снег куртины, ясная, как летний день,
На колени мне садишься, невесомая, как тень,
И сквозь сон неверный вижу я любимые черты.

Белыми руками нежно ты мне шею обвила,
Голову кладешь на грудь мне и, склоняясь надо мной,
Нежною, благоуханной, осторожною рукой
Прядь волос моих отводишь от печального чела.

Кажется тебе, что сплю я, и горячие уста,
Улыбаясь, приближаешь ты к глазам моим, к губам,
Безмятежный лоб целуешь, прижимаешься к щекам, —
Входишь в сердце мне, как счастье, как прекрасная мечта.

О, ласкай меня, дай выпить чашу счастья до конца!
О, целуй мой лоб, пока он не узнал еще морщин,
Не покрыло еще время снегом горестных седин
Головы моей и наши не состарились сердца.

Я иду, в них разуверясь,
По печальным снам эпох;
Чрез века иду, как ересь,
Как невнятной сказки вздох.

Я как проповедь в пустыне,
Как разбитой лиры стон,
Как мертвец иду я ныне
Шумом жизни окружен.

Миро горьких мук до дрожи
Леденит мой скорбный рот:
Мы с тем лебедем похожи,
Что из рек замерзших пьет!

Я теперь в мечтах усталых,
Мысль в бездействии пустом.
Был орлом на грозных скалах,
На могиле б стать крестом!

Что за смысл в деяньях дышит?
Путь предвиденья не прост!
Если мир меня не слышит,
Как читать мне книгу звезд?

Жизни нить я жгу, бессильный,
Мысль моя — огня язык.
Я хочу сквозь мрак могильный
Увидать свой мертвый лик.

Что ж! Когда мой путь проляжет
В мир иной, к творцу светил,
Обо мне кто-либо скажет:
— Что и он на свете жил!

По земле, плененной мавром, сонно льются воды Нила,
И над ним Египта небо рдяный полог свой раскрыло.
Берега в камыш одеты, и растут на них цветы
И сверкают бирюзою, изумрудами, эмалью.
То лазурны, словно очи, увлажненные печалью,
То белы, как снег нагорный, то загадочно желты.

И в зеленых сонных дебрях, там, где спит и самый воздух,
Странные ручные птицы отряхают перья в гнездах,
И порхают, и друг другу что-то шепчут клювом в клюв,
Между тем как от священных, от неведомых нагорий
В утоляющее скорби, зачарованное море
Нил несет свои преданья, тихим вечным сном уснув.

Пышно стелются посевы по земле его блаженной,
Вон воздвигся древний Мемфис, белоснежный, крепкостенный,
Будто крепость исполинов древний зодчий возводил.
На стенах он строил стены, он на скалы ставил скалы,
Одевал утесов грани в серебро или в опалы
И десницею надменной их до неба взгромоздил.