Алексей Евтушенко - Избавление

И Господа. Червленая заря

Уже как щит вставала на востоке…

Летел но небу ангел синеокий,

На землю улыбался и глядел.

Терпение – сегодняшний удел

Людей, которым не хватило лодок.

Всё будет, подруга, как договорились:

И песни, и деньги, и звезды, и дети,

Иначе зачем мы с тобой появились

На этой безумной, дырявой планете?

Иначе зачем нам судьба подгадала

Короткие встречи и лишние слезы,

Все эти дворы, переулки, подвалы

И ранние вишни, и поздние розы?

Да сколько той жизни, да сколько той смерти —

Всего-то – мгновенье, всего-то – привыкнуть.

Успеть в чьи-то руки и губы поверить

И, может быть, вспомнить, и, может быть, крикнуть.

Так крикнуть, чтоб стало понятно и больно,

Что мы виноваты всегда и повсюду.

Но в низкое небо летят колокольни,

И жены рожают в надежде на чудо.

И песни поются, и деньги стареют,

И дети смеются, и звезды грохочут,

И с каждой минутой разлука острее —

Там кто-то не может, здесь кто-то не хочет,

Но то, что поймут и деревья и звери,

Останется тайной для храброго бога.

А нам остается узнать и проверить:

Живет ли удача, лежит ли дорога.

Мне вреден воздух октября —

Эвтерпы терпкое лекарство.

Вхожу в оранжевое царство

И терпеливо жду тебя.

И наслажденье, и порок, —

Любви таинственная прелесть.

Постели осень мягко стелит,

Но я уснуть на них не мог.

Запоминая красоту

Рассвета, облака и тела.

Увижу: роща облетела,

Теряет небо высоту.

И сердце быстрое губя,

Ласкаю косы и деревья.

Боюсь, любимая не верит.

Мне вреден воздух октября.

Когда ты идешь по улице,

Похожая на молодую богиню,

В которую пока еще не верят,

Я забываю о красоте

И жестокости мира.

Меня толкают прохожие

И говорят сердито:

– Смотреть надо!

И я смотрю.

Смотрю на тебя.

На шепоте трагика песня допета.

Потрепанных струн не менял на гитаре.

Кончается осенью всякое лето.

Октябрь утешит, октябрь поправит.

И сколько бы ни было бед и болезней,

Безумных привычек, тяжелых последствий,

Я в желтом и красном сольюсь и исчезну

На фоне развалин старинных поместий.

В последние дни листья надают реже.

Дожди зачастят, опустеет веранда…

Очнуться и слушать ноябрь безбрежный

В уютной постели, пропахшей лавандой.

Иным грозит безумие и голос

Пустых секунд, погибших в октябре,

А я спокойно исполняю соло

На меднокожей полковой трубе.

И на виду у смерти недалекой,

Пока вино не выпито до дна,

Вокруг друзей, горда и одинока,

Танцует – незнакомая – она.

Все кажется, дыхания не хватит.

Труба хрипит, расходятся друзья.

Вдоль гладких ног бушует пламя-платье,

И вертится последняя Земля.

Рожденная снежной метелью,

Твои ли искал я следы,

Когда переулки пустели

В предчувствии скорой беды?

Бежали и трусы, и сволочь,

И прочий подопытный люд.

Царила над городом полночь

И спешно вершила свой суд.

Прощала, дарила, казнила

Оставшихся между тенен.

Цветами наполнив корзину,

Я выломал двери в стене.

А ты выбегала на угол

И хмуро глядела туда,

Где с праздничным блеском и гулом

Я шел, как идут поезда.

Между тяжких еловых лап

Снег и тень, живая лыжня.

Восхищаться не мог – ослаб,

День на крик обогнал меня.

Крикну – эхо вернет печаль,

Виновато смолчит вблизи.

Чем еще разжалобить даль

Всю из гор, облаков, низин?

Но подруга растопит печь,

Сядет мужа ждать у огня.

Остается – любовь сберечь,

И любовь сбережет меня.

Остается ночь за спиной.

Километры, огни, глаза…

Постою за рыжей сосной

И, вздохнув, поверну назад.

Безветрие. Еще не кончились чернила,

И можно начинать историю земель,

Где, августом жива, ты умирать учила.

Зима застукала, но я уже умел.

И вот – скандальный двор

И трудная задача —

Полгода пересечь к подъезду под углом.

Давно лежит снежок, давно дышу иначе,

Но медленно вхожу в пятиэтажный дом.

Нам некогда любить среди бетонной ночи,

Пять песен за глаза и губы напрокат.