Елена Дунаевская - Сборник стихов

Пока в Аиде беглеца отыщут…
Туристы указательными тычут
и мыльницами щелкают, а он,
плутая, забредает в Пантеон.

Дом невредим, но нет знакомых статуй…
На досках лики, на столбе распятый,
Не тот ли? Да, тот самый… Так кому
теперь молиться? Видимо — ему.

Он шепчет: «Как усну теперь? Какие
приснятся сны? Где стены городские?
Где лупанарий, термы? Ну, скажи!»
Другая явь. Другие миражи.

Но сон кошмарный кончится. Ни страха,
ни горечи. И эта горстка праха,
развеянная временем, опять
в забвении спокойно будет спать.

Нам — саркофаг разглядывать в музее.
Ему — орать на играх в Колизее.
Империя незыблема. А мы —
лишь сон нелепый. Порожденье тьмы.

Зверь из бездны выйдет на нас, урча —
не поможет мальчик с пращой.
Нас пожрет железная саранча,
будет мор, и что там еще?

Пустоты грядущее торжество…
Или все свершилось давно?
Только мы не поняли ничего —
смотрим телек и пьем вино.

Пропустили шоу, сойдя во мрак,
и в уюте своих могил
говорим о конце, не услышав, как
ангел огненный протрубил.

Когда за окнами, тяжел,
январь пургу завертит,
я вспомню пляжный волейбол
за пять минут до смерти.

Хотя подумать о другом,
наверно, не мешало б,
но память легкая — бегом
за мячиком — без жалоб,

без лепетания, без слез
(кто это все услышит,
когда за окнами мороз
и смерть на стекла дышит!) —

туда, туда, за пять минут
успеть в поселок дачный,
где куцый пляж и мутный пруд,
но день такой удачный:

один из тех нескучных дней,
когда глазел на икры
партнерши, все мечтая с ней
сыграть в другие игры…

Но жизнь проиграна, и матч
уже отыгран, что ли?
И солнце, легкое, как мяч,
перелетело поле.

Какое безумье — на дачу зимой
приехать, и в сумрак уткнуться немой
(как рано темнеет, однако).
Какое кощунство — войти в этот дом,
обложенный снегом и скованный льдом,
и сесть посреди полумрака

в доспехах из пуха и ваты — смотреть
на весь этот ужас и думать, что смерть
имеет фамильное сходство
с зимою (так страшен не тающий снег
на этих ботинках) — вот тут человек
теряет свое превосходство

над миром прирученным, дачным — таким,
каким он придуман тобой, городским
мечтателем, севшим в июле
на стул со стаканчиком морса в руке…
Но кто этот умник, в январской тоске
сидящий на этом же стуле?

Пока отправляла письма,
целовала тонкие тела диких трав,
пришла зима.
Теперь только ждать весны:
носить снег в карманах,
собирать обещания,
смотреть, как рыбы
прилипают своей тонкой кожей
ко льду.
А зима будет долгой.
Очень долгой.

Люди, живущие здесь,
никогда не видели море.
Они думают, что море —
это степь:
прикладывают камни к уху,
о чем-то шепчутся с травами.
Сижу у окна,
смотрю, как плывут
эти странные люди из песка
и ветра
по желтому морю.
Возьмите меня!
Возьмите меня с собой! —
кричу я им.
Но они не слышат
и проплывают мимо.

Она уходила далеко в степь,
А Бог шел за ней.
Слышался из каждой травинки,
виделся в каждой лужице.
Был в тени
и был на солнце,
лицом к небу
и лицом к земле.
Бог везде,
потому что она в это верит.
Она в это верит,
потому что Бог везде.