Не свое время

Ень проступал из окна олубого.

Ающий нег отряхая с лица.

Это зимою. Но веяло маем.

Лезла трава за осевшим сараем

И, как невеста, юна и бела –

Возле окошка черешня цвела.

Нет, не скажу, что она потрясала

Детскую душу, когда отрясала,

Радости нежной полна и тоски,

На подоконник свои лепестки.

В детстве природы мы не замечаем.

Это потом уже будут ночами

Сниться и сниться в привычном бреду

Тонкие ветви в уборе венчальном

В бедном и жалком, как юность, саду.

Это потом ты из дали неясной

Силиться будешь приблизить к себе

Солнечный день, молодой и прекрасный,

Камень крыльца и ворон на трубе...

..................................

..................................

1969–1978

***

Бледные сумерки марта,

Черная сажа ворон.

Тихо качнулся плацкартный

Тесно набитый вагон.

Тихо вздохнула соседка,

Вынув из сумки роман.

Пристанционная ветка

Зябко укрылась в туман.

И потянулись во мраке,

Смутно чернея вдали,

Лесопосадки, овраги –

Скудость весенней земли.

Скудость бесснежной равнины,

Мерзлые кучи песка,

Избы, сараи, овины,

Воля, и страх, и тоска.

Будка за насыпью белой,

Капли на мутном окне –

Все, что пока не стемнело,

Видеть отпущено мне...

1979

***

И горделивое, и резкое

Движенье плеч, бровей полет...

Но вырез губ – в нем что-то детское

И беззащитное живет.

Ты вновь мне снишься сельской школьницей,

Большим повязана платком.

Мороз. Поземка за околицей.

И солнце в небе ледяном.

Еще ты, право, не красавица,

Ты не красавица совсем.

Та красота, что вдруг проявится,

Пока не видима никем.

Судьба, что ждет, еще не меряна!

Портфелем машешь ты легко

И улыбаешься рассеянно,

Куда-то глядя далеко...

1979

***

В горячем саду остаются слова без ответа,

В горячем бреду разметалось бордовое лето,

Поднялся иберис, нигелла цветет голубая!

И клонятся маки, в махровом огне догорая.

И в сердце сарая безумствует сено от зноя,

И в мед загустилось недавнее наше былое,

И пьем мы его, в синеву запрокинувши лица,

До горечи той, что в глуби его душной таится.

Но пить нам и горечь с тобою, любимая, радость!

Ведь только хмельней от нее

этих капель тягучая сладость!

1979

***

Памяти Б. Лозового

Был – пламя и ветер

На этой земле.

Стал – память и пепел,

Летящий во мгле.

Был – голос звенящий –

И нежность, и страсть!

Стал – пепел, летящий

На землю упасть...

На травы и ветви,

На брошенный дом, –

Летящий по ветру

Во мраке сыром.

1979

***

Ограда. Яблоня за нею.

В бадье зеленая вода.

И все отходит, все бледнеет

И исчезает без следа.

И исчезает. О, не надо!

Рвануться следом – но куда?

Ни яблони и ни ограды

Не сохранили мне года.

Не сохранили. Нет их больше.

Нигде их нету на земле!

За ливнем давним, за порошею

Они растаяли во мгле.

Они растаяли, как юность,

Что в самолюбье молодом,

И уходя, не обернулась

Ко мне заплаканным лицом.

1979

***

Что за птица ко мне прилетала,

Что мне пела, что пела, спеша,

Чем на песню ее отвечала

Молодая слепая душа, –

Я забыл за мельканием быстрым

Торопливых несчитанных дней.

Но сегодня, проснувшись на чистом

На рассвете, вдруг вспомнил о ней.

И с утра все хожу, повторяя,

Так что кругом идет голова:

Что за песня – такая простая,

А никак не припомню слова.

Лишь мотив возникает порою

И теряется сам по себе

В бормотании, плаче и вое

Одинокого ветра в трубе.

1979

Июль-сенозорник

Вьются пчелы, висит рукомойник,

Согревая на солнце бока.

И блуждает июль-сенозорник

В мгле левкоев, в глуши табака.

Это жизнь! Это радость соседства

Птичьих крыльев и дрожи листа.

Это ветра зеленое детство

На сухих и колючих кустах.

Это дымная горечь полыни,

Это сонная память отца,

Юность деда и прадеда – синий

Полевого озноб бубенца.

Милой матери губы протянешь

За улыбкой малины – бери!

И уснешь оттого, что устанешь,

И проснешься еще до зари.

Чтоб опять захлебнуться удачей

Выйти первому в утро земли,

Легкий след оставляя в горячей,

Не остывшей и за ночь пыли.

1979

***

Удержать ускользнувшую тень

В отраженном дыханье стиха!..

Как прекрасен, как солнечен день,

Как душа и темна, и тиха.

Ветер по полю к дому придет,

Смоет пыль с молодого лица

И надолго устало замрет

На горячей ступени крыльца.