Давид Самойлов - Стихотворения

И с клювами кривыми, как орлы.

Подобно морю

Простиралась степь.

Подобно морю

Волновались чащи.

И сны его тревожили всё чаще.

Какие сны!

А им свершенья нет!

И государь державы сухопутной,

Бывало, просыпался.

Рядом с ним

Дышала женщина, как дышит море.

Но пахло духом смоляным, лесным,

И филин ухал в непроглядном боре.

А по лесным дорогам шли войска,

Шли ратники, скакали верховые,

Везли в санях припасы огневые.

И озирал просторы снеговые

Суровый воевода из возка.

О море, море — русская мечта!

Когда ещё тебе дано свершиться!

И государю по ночам не спится,

А чуть прикроет грозные зеницы,

Всё чудятся ему морские птицы,

И синева, и даль, и высота!

Ходит Иван по ночному покою,

Бороду гладит узкой рукою.

То ль ему совесть спать не даёт,

То ль его чёрная дума томит.

Слышно — в посаде кочет поёт,

Ветер, как в бубен, в стёкла гремит.

Дерзкие очи в Ивана вперя,

Ванька-холоп глядит на царя.

— Помни, холоп непокорный и вор,

Что с государем ведёшь разговор!

Думаешь, сладко ходить мне в царях,

Если повсюду враги да беда:

Турок и швед сторожат на морях,

С суши — ногаи, да лях, да орда.

Мыслят сгубить православных христьян,

Русскую землю загнали бы в гроб!

Сладко ли мне? — вопрошает Иван.

— Горько тебе, — отвечает холоп.

— А опереться могу на кого?

Лисы — бояре, да волки — князья.

С младости друга имел одного.

Где он, тот друг, и иные друзья?

Сын был наследник мне господом дан.

Ведаешь, раб, отчего он усоп?

Весело мне? — вопрошает Иван.

— Тяжко тебе, — отвечает холоп.

— Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,

Он-де не ведает нашей нужды.

Знаю, что потом посолен твой хлеб,

Знаю, что терпишь от зла и вражды.

Пытан в застенке, клещами ты рван,

Царским клеймом опечатан твой лоб.

Худо тебе? — вопрошает Иван.

— Худо, — ему отвечает холоп.

— Ты ли меня не ругал, не честил,

Врал за вином про лихие дела!

Я бы тебя, неразумный, простил,

Если б повадка другим не была!

Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!

Криком Малюту не вгонишь в озноб!

Страшно тебе? — вопрошает Иван.

— Страшно! — ему отвечает холоп.

— Ты милосердья, холоп, не проси.

Нет милосердных царей на Руси.

Русь — что корабль. Перед ней — океан.

Кормчий — гляди, чтоб корабль не потоп!..

Правду ль реку? — вопрошает Иван.

— Бог разберёт, — отвечает холоп.

Помирает царь, православный царь!

Колокол стозвонный раскачал звонарь.

От басовой меди облака гудут.

Собрались бояре, царской смерти ждут.

Слушают бояре колокольный гром:

Кто-то будет нынче на Руси царём?

И на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Гулкая медь,

Звонкая медь,

Как он захочет, так и будет греметь!

«Где же то, Иване, жёны твои?» —

«В монастырь отправлены,

Зельями отравлены…» —

«Где же то, Иване, слуги Твои?» —

«Пытками загублены,

Головы отрублены…» —

«Где же то, Иване, дети твои?» —

«Вот он старший — чернец.

Вот он младший — птенец.

Ни тому, ни другому

Не по чину венец…» —

«Где же, царь-государь, держава твоя?» —

«Вот она, господи, держава моя…»

А на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Он по сизой заре

Распугал сизарей.

Они в небе парят

Выше царских палат.

Они знать не хотят

Ни князей,

Ни княжат,

Ни царей,

Ни царят.

Лежит Иван, в головах свеча.

Лежит Иван, не молитву шепча.

Кажется Ивану, что он криком кричит,

Кажется боярам, что он молча лежит.

Молча лежит, губами ворожит.

Думают бояре: хоть бы встал он сейчас,

Хоть потешил себя, попугал бы он нас!

А на колокольне, уставленной в зарю,

Весело, весело молодому звонарю.

Раскачалась звонница —

Донн-донн!

Собирайся, вольница,

На Дон, на Дон!

Буйная головушка,

Хмелю не проси!..

Грозный царь преставился на Руси.

Господи, душу его спаси…

1947–1957

Тучей шла сирень, лавиной,

На заборы надвигалась.

Это буйство называлось

Улицею Лакстигалас,

Улицею Соловьиной.

Свешивалась через стены

Гроздью пышной, грузной, пьяной,

И дворы вспухали пеной,

Словно глиняные жбаны.

Кто живёт здесь — люди, птицы?

И ужель в домишках чинных

Есть под красной черепицей

Страсти кроме соловьиных?