Давид Самойлов: Стихотворения

С бессильным чувством высоты.

1947

Извечно покорны слепому труду,

Небесные звёзды несутся в кругу.

Беззвучно вращаясь на тонких осях,

Плывут по вселенной, как рыбий косяк.

В раздумье стоит на земле человек,

И звёзды на щёки ложатся как снег.

И в тесном его человечьем мозгу

Такие же звёзды метутся в кругу.

В нас мир отражён, как в воде и стекле,

То щёки уколет, подобно игле,

То шоркнет по коже, как мёрзлый рукав,

То скользкою рыбкой трепещет в руках.

Но разум людской — не вода и стекло,

В нём наше дыханье и наше тепло.

К нам в ноги летит, как птенец из гнезда,

Продрогшая маленькая звезда.

Берём её в руки. Над нею стоим,

И греем, и греем дыханьем своим.

1947

Дни становятся всё сероватей.

Ограды похожи на спинки железных кроватей.

Деревья в тумане, и крыши лоснятся.

И сны почему-то не снятся.

В кувшинах стоят восковые осенние листья,

Которые схожи то с сердцем, то с кистью

Руки. И огромное галок семейство,

Картаво ругаясь, шатается с места на место.

Обычный пейзаж! Так хотелось бы неторопливо

Писать, избегая наплыва

Обычного чувства пустого неверья

В себя, что всегда у поэтов под дверью

Смеётся в кулак и настойчиво трётся,

И чёрт его знает — откуда берётся!

Обычная осень! Писать, избегая неверья

В себя. Чтоб скрипели гусиные перья

И, словно гусей белоснежных станицы,

Летели исписанные страницы…

Но в доме, в котором живу я —

четырёхэтажном, —

Есть множество окон. И в каждом

Виднеются лица:

Старухи и дети, жильцы и жилицы.

И смотрят они на мои занавески,

И переговариваются по-детски:

— О чём он там пишет? И чем он там дышит?

Зачем он так часто взирает на крыши,

Где мокрые трубы, и мокрые птицы,

И частых дождей торопливые спицы?

А что, если вдруг постучат в мои двери

и скажут: — Прочтите.

Но только учтите,

Читайте не то, что давно нам известно,

А то, что не скучно и что интересно…

— А что вам известно?

— Что нивы красивы, что люди счастливы,

Любовь завершается браком,

И свет торжествует над мраком…

— Садитесь, прочту вам роман с эпилогом.

— Валяйте! — садятся в молчании строгом.

И слушают.

Он расстаётся с невестой.

(Соседка довольна. Отрывок прелестный.)

Невеста не ждёт его. Он погибает.

И зло торжествует. (Соседка зевает.)

Сосед заявляет, что так не бывает,

Нарушены, дескать, моральные нормы

И полный разрыв содержанья и формы…

— Постойте, постойте! Но вы же просили…

— Просили! И просьба останется в силе…

Но вы же поэт! К моему удивленью,

Вы не понимаете сути явлений,

По сути — любовь завершается браком,

А свет торжествует над мраком.

Сапожник Подмёткин из полуподвала,

Положим, пропойца. Но этого мало

Для литературы. И в роли героя

Должны вы его излечить от запоя

И сделать счастливым супругом Глафиры,

Лифтёрши из сорок четвёртой квартиры.

.

На улице осень… И окна. И в каждом окошке

Жильцы и жилицы, старухи, и дети, и кошки.

Сапожник Подмёткин играет с утра на гармошке.

Глафира выносит очистки картошки.

А может, и впрямь лучше было бы в мире,

Когда бы сапожник женился на этой Глафире?

А может быть, правда — задача поэта

Упорно доказывать это:

Что любовь завершается браком,

А свет торжествует над мраком.

1948

Стоят дубы с обнажёнными сучьями,

Как молотобойцы с рукавами засученными,

Ударят кувалдой по пням-наковальням,

Откликнется роща громом повальным.

Как мехи, ветрами задышат тучи,

И мехи загудят, запоют, заревут.

И калёную молнию бросит подручный

Остывать,

Как подкову готовую,

В пруд.

1952

Стройный мост из железа ажурного,

Застеклённый осколками неба лазурного.

Попробуй вынь его

Из неба синего —

Станет голо и пусто.

Это и есть искусство.

1952

Мужицкий бунт — начало русской прозы.

Не Свифтов смех, не Вертеровы слёзы,

А заячий тулупчик Пугача,

Насильно снятый с барского плеча.

Мужик бунтует против всех основ.

Опровергая кесаря и бога.

Немая Русь, обильна и убога,

Упрямо ищет сокровенных слов.

И в русской прозе отречённый граф

С огромной силой понял суть боренья:

Что вера без любви — одно смиренье,