Владимир Пяст - Собрание стихотворений

Тогда, роднясь с семьею лилий,
Мы не без тягостных усилий
Вдыхали пряный аромат;
Тогда предчувствия томили,
И в бое сердца бил набат,
И звуки чуждые рябили
Сквозь музыкальный водопад.

В цветах заслышали мы вместе
Змеиный шип ползучей мести
За оскорбленные мечты,
За то, что ими крыл невесте
Жених провалы пустоты;
За то, что воздух нес им вести,
Что в нем отрава жгучей лести,
И в ней мы никнем – я и ты.

Я посетил страну святую. –
Как дорог мне здесь каждый куст!
Не всем ловлю, люблю, ревнуя,
След поцелуя
Ее кристально-чистых уст.

И весь я твой, земля родная.
Тебе одной мои мечты.
И мне чужда крася иная: —
Селенья рая
Прекрасны не были как ты.

И вижу я, восторжен, светел,
Что он — Властитель, он — Господь.
Из всех земель — тебя приветил,
Своими знаками отметил,
Тобой свою соделал Плоть.

И чую: в творческом подъеме
Предсозерцая бытие,
Он восхотел в воздушном доме,
Троих нас слить в единой дреме:
Тебя, земля; меня; ее.

И только он стоял перед тобою,
Когда ты мне в тот вечер открывалась;
Конечно, я вполне владел собою,
Хотя на части сердце разрывалось.

Я говорил!.: «О, да! Он маг и властный,
И ты напрасно мыслишь, что изгнала
Его из сердца»… Речь, мольбою страстной,
Звуча, меня всего изобличала.

Мы разошлись. Был черен ночи полог.
Я проскользнул к себе неслышной тенью.
И лег. И спал. И был мой сонь так долог,
И все одно, давящее виденье.

В моих ушах твои стояли речи,
И видел я тебя одну сначала.
Но близость новой, неизбежной встречи
Внутри меня смущенье предвещало.

Да, вот и он. Ни ужаса, ни мысли.
Вдвоем в глухом томительном безлюдьи.
Мы друг пред другом грудами нависли,
Один с других сцепилися грудь с грудью.

И был твой лик подернут черной мглою
Нам мир предстал бесформенным хаосом.
И он стоял извечною скалою.
И я стоял несозданным утесом.

Упругих мышц безмерное усилье.
Сверканье глаз. Дрожанье губ бескровных.
Из недр души несметное обилье
Мы навлекли сокрытых сил духовных.

И лишь одно в сознании не тухнет,
Все существо сковавши в напряженье:
Прорвется ль шаг, родится ли движенье —
И я погиб, иль он громадой рухнет.

И длился, длился бой наш напряженный,
Бой существа, без мысли, без отчета.
…Я пробудился — весь изнеможенный,
Весь трепеща от холода и пота.

Когда ж потом, твоим отдавшись чарам,
С тобой бродил я в утреннике парка, —
Ты помнишь как мучительно, как ярко
Я сам тебе почудился кошмаром?

Мой Боже! я стою у вечного предела
И смело произнес мое моленье вслух:
Дай сил мне вынести и мой ничтожный дух,
Не меньше сдавленный и мерзостный, чем тело.

Пергаментом лица безжизненных старух
В его зеркальности правдивой отблестело
Все то, что на челе надменном тяготело,
И от чего мой плод довременный был сух.

Когда вокруг Тебя столпившиеся люди
Насытились вполне, и семь кошниц укрух,
Осталися немым вещанием о чуде, —

Я, стоя в стороне, Тебя еще алкал,
И, приковав свой взор к незыблемости скал,
Твердил с отчаяньем упорным: «Буди, буди!»

Первый сознательный отпрыск немых поколений,
Первый побег, еле зримый, растительной жизни,
Вялый, тупой, и безвольно предавшийся лени,
О, не приняться тебе на томительной тризне
Предков — полипов, оставивших трупы и тени
В острове мертвом, твоей изначальной отчизне.
Выйдешь из этого мира застывших явлений
Всюду с тобой его лик и глядит на тебя в укоризне.

Чем виноват я, что доля такая досталась
Мне, не иному, отчаянным, страшным уделом?
О, за свои же долги, ты, Ананке, со мной расквиталась,
Злостный банкрот, этим дряблым и немощным телом!

Знаешь, тебе и самой настоящее место в темнице, —
Если бы правила светом одна Справедли­вость.
Ты возбуждаешь во мне не любовь — похотливость,
Мимо окна моего проходя в дорогой багрянице!..