Владимир Пяст - Собрание стихотворений

И видим мы, как, предводимы
Самим Всевышним, — нашу рать
Сопровождают херувимы,
Уча бессмертно умирать…

Мне тридцать лет, мне тысяча столетий,
Мой вечен дух, я это знал всегда,
Тому не быть, чтоб не жил я на свете, —
Так отчего так больно мне за эти
Быстр о прошедшие, последние года?

Часть Божества, замедлившая в Лете
Лучась путем неведомым сюда, —
Таков мой мозг. Пред кем же я в ответе
За тридцать лет на схимнице-планете,
За тридцать долгих лет, ушедших без следа?

Часть Божества, воскресшая в поэте
В часы его бессмертного труда —
Таков я сам. И мне что значат эти
Годов ничтожных призрачные сети,
Ничтожных возрастов земная череда?

За то добро, что видел я на свете,
За то, что мне горит Твоя звезда,
Что я люблю — люблю Тебя как дети —
За тридцать лет, за триллион столетий,
Благодарю Тебя, о Целое, всегда.

Гармония в тебе, земная с неземной,
Слиты особенно и больше чем мистично,
И каждое твое движенье гармонично,
И все — и плач и смех твой — мелодично:
Иди за мной!

Ты знаешь, что тебя я понял необычно!
Я сразу увидал тебя иной, —
Иной чем все, — и с этих пор со мной
Остался навсегда твой образ неземной,
Глубокий безгранично…

Здесь с тобою стоя рядом на причаленном плоту,
Первый раз проник я взглядом в неземную высоту.
Смех твой, прудом отраженный, мне предстал как голос вод, —
И с тех пор преображенный мне раскрылся небосвод.

Разорвалась восприятий, чувств обычная кайма;
Сколько пламенных зачатий ты учуяла сама!
Как восторженно и ново мы друг друга обрели,
Разом сбросивши оковы зачарованной земли!

Пойми же то, что нет определенья,
Что нет определенья – тебе и мне,
И оба мы – единой цепи звенья,
Одной мы цепи звенья, и в общем сне;

От века дал Творец предназначенье,
Мне бог дал назначенье – узреть тебя;
До той поры – душа как в заточенье,
Томилась в заточенье душа, скорбя.

Я был лишен и песнопений дара,
И песнопений дара не ждал я вновь,
И этот дар – твоя вернула чара,
Твоя вернула чара – к тебе любовь…

Могла ль моя – как зарево пожара,
Всем бешенством пожара не вспыхнуть страсть? –
Ведь ты как я небесного Эдгара,
Нездешнего Эдгара постигла власть! –

В этот первый вечер отсветом румяным,
Что скользит чуть зримо по цветным полянам,
Дальние деревья сплошь озарены…

В этот первый вечер — красное с зеленым
На деревьях дальних по волнистым кронам,
Красное с зеленым переплетены.

В этот вечер ветра, в этот вечер шумный
На душе — все тот же крик один безумный,
Наяву — все те же сладостные сны…

В этот вечер ветра — с бушеваньем моря
Давние виденья в вечно-новом споре, —
И душа с душою слитно сплетены.

Скорей ее портрет достать!
В него глазами жадно впиться.
Всем существом к ней обратиться,
О прочем думать перестать.

Затем — порывисто писать!
Дать мимолетному сплотиться.
А после — за нее молиться,
Закрыв заветную тетрадь…

И этот сон — века продлится.

Ведь вот не верю я — и я не могу поверить,
Что существую здесь — где и звезды, и земля;
Что мир, что сущий мир — возможно творить, и мерить,
Что он — тюрьма, иль челн, затерянный без руля.
Я верить не могу, что над ощутимой бездной
Вы, люди, вы, отцы, вы, родившие меня, —
Живете без чудес — с холодною тайной звездной,
Иль с ожиданьем дня — и большего не храня!
От вас я откажусь, раз правда, что вы такие,
Слепые как кроты, — не стану вас видеть я,
Погибну, удавлюсь, — в себе заточив тугие
Напоры своего безгранного бытия.
И неужели ты, Волшебная, — ты, Иная,
Разгадчица души — вся сущая, вся моя,
Из кущи своего — о, трижды святого! — рая,
Останешься чужда провалу, в котором я?