Григорий Поженян: Стихи и песни [WEB]

Я так долго губил
то, что чудом досталось.
И глотка не осталось
того, что любил.
А ошейник тугой
пусть разносит кто молод.
И холод на холод
пусть множит другой.

Такие подарки к чему бы…
Четвертые сутки подряд
лиловые астры, как губы,
цыганские губы, горят.
Лиловые астры, как жалко,
что поздно они расцвели.
Но все-таки вспыхнули жадно
в ладонях остывшей земли.
И жаль, что все это серьезно:
пропавшее лето, дожди.
И поздние астры. И поздно
все то, что еще впереди…

Когда уже сделаны ставки,
условности соблюдены.
С концами концы сведены.
И все промедленья в отставке.
Когда очевидцы поддаты
И миг на последней резьбе.
А небо и бездна в тебе,
смещая круги и квадраты.
И круто поставлены на кон
раздраем, разлукой, судьбой
последние “ой-йой-йой-ой”.
А стоптано семьдесят
с гаком.
Надену я кепочку в клетку,
к знакомым спецам подрулю.
Из лайки пошью я жилетку
и ухо серьгой проколю.

Как в Акапулько или в Сен-Мало.
Чужой, в чужом пространстве
нелюдимом.
Ночь отпылала, утро отплыло.
И водка — мимо.
Пиво — мимо.
Раки — мимо.
Сжег книжку телефонную свою.
Они ушли землею, небесами.
Остался с их живыми голосами.
Один на все четыре
стороны стою.

Нет беднее беды, чем печаль,
это то, что все длится и длится.
И не может никак возвратиться.
И себя, и ушедшее жаль.
Как ушло оно и почему
так мучительна тяжесть
томленья.
Как в церквах панихидное пенье
сквозь оплывших
свечей полутьму.
Камни скорби — тоска глубины.
Можно пулей ответить
на пулю.
А печаль — из уплывшего тюля
с неосознанным чувством вины.

В России испокон веков
еще так не бывало, чтоб
такое множество полковников
себе пускали пулю в лоб.
Не осуждая, не оправдывая,
и я б, пожалуй, жить не смог
с распятой офицерской правдою!
Но пулю б эту поберег.
Недальновидные и сытые,
забыли, видно, как слепа
поднявшаяся в рост толпа
с полковниками не убитыми.

Ах, это певчая судьба:
звук доставать со дна.
Такая участь ей дана —
солдатская труба.
Трубач — один, трубач — ничей
в рассветах ножевых.
Их очень мало, трубачей,
оставшихся в живых.
Зато какая это честь,
и слава, и игра —
трубить решительную весть
своим полкам: “Пора!”

Я не гость, не приезжий,
Не искатель затей.
Кто ж я? —
Гул побережий,
Соль набухших сетей,
Боль ладоней растертых,
Смутный ропот полей
И летящий над портом
Легкий пух тополей.

Я сюда не с речами,
Не за праздным житьем.
Мне не спится ночами
В сытом доме моем.
Хмель жасмина дурманный
Стал не люб, хоть убей…
Я опять сквозь лиманный
Проползу Хаджибей.
Лягу в жиже дорожной,
Постою у плетня,
И не жаль, что, возможно,
Не узнают меня.

Утро юности, где ты?
Мне тебя не вернуть.
По незримым приметам
Продолжается путь,
Путь суровый и тяжкий
От зимы до весны…
Мы, как нитки в тельняшку,
В нашу жизнь вплетены.

Кружится жизни
крахмальное кружево,
Крошево вьюг.
Кружится сцена,
и круг ее кружится,
Клоунский круг,
Крутятся,
как карусельные лошади,
Дней жернова,
Крутится паперть
и плаха на площади,
паперть и плаха на площади,
и — голова…

Наши надежды,
и наши желания,
Зимние сны —
Ах, набирайтесь
терпенья заранее,
Ждите весны:
Только весною
в снегу обнаружится
Горстка травы,
Только весной
кто-то кружится, кружится,
Кружится — без головы…

Мир стоит на голове,
дыры дырами латает.
Рыбы по небу летают,
птицы ползают в траве.
Стало тесно на земле.
Есть вопросы — нет ответов.
И в кровавой полумгле
меньше лбов, чем пистолетов.
Кто сказал, что так и надо —
в черноте чеченских битв
светлые часы молитв
проверять кругами ада?