Иван Крылов - Басни

Наш Воевода [ 14]

В родню был толст,

Да не в родню был прост;

А с умыслу он мухи не обидит,

Вот добрый Воевода видит –

Вступило от овец прошение в Приказ [ 15]:

«Что волки-де совсем сдирают кожу с нас». –

«О плуты! – Слон кричит. – Какое преступленье!

Кто грабить дал вам позволенье?»

А волки говорят: «Помилуй, наш отец!

Не ты ль нам к зиме на тулупы

Позволил легонький оброк собрать с овец?

А что они кричат, так овцы глупы:

Всего-то придет с них с сестры по шкурке снять,

Да и того им жаль отдать». –

«Ну то-то ж, – говорит им Слон, – смотрите!

Неправды я не потерплю ни в ком:

По шкурке, так и быть, возьмите;

А больше их не троньте волоском».

На корабле у Пушек с Парусами

Восстала страшная вражда.

Вот Пушки, выставясь из портов [ 16] вон носами,

Роптали так пред небесами:

«О боги! видано ль когда,

Чтобы ничтожное холстинное творенье

Равняться в пользах нам имело дерзновенье?

Что делают они во весь наш трудный путь?

Лишь только ветер станет дуть,

Они, надув спесиво грудь,

Как будто важного какого сану,

Несутся гоголем по Океану

И только чванятся; а мы – громим в боях!

Не нами ль царствует корабль наш на морях?

Не мы ль несем с собой повсюду смерть и страх?

Нет, не хотим жить боле с Парусами;

Со всеми мы без них управимся и сами,

Лети же, помоги, могущий нам Борей [ 17],

И изорви в клочки их поскорей!»

Борей послушался – летит, дохнул, и вскоре

Насупилось и почернело море;

Покрылись тучею тяжелой небеса;

Валы вздымаются и рушатся, как горы;

Гром оглушает слух; слепит блеск молнии взоры,

Борей ревет и рвет в лоскутья Паруса,

Не стало их, утихла непогода;

Но что ж? Корабль без Парусов

Игрушкой стал и ветров и валов,

И носится он в море, как колода;

А в первой встрече со врагам,

Который вдоль его всем бортом страшно грянул,

Корабль мой недвижим: стал скоро решетом,

И с Пушками, как ключ, он ко дну канул.

Держава всякая сильна,

Когда устроены в ней все премудро части:

Оружием – врагам она грозна,

А паруса – гражданские в ней власти.

Булатной сабли острый клинок

Заброшен был в железный хлам;

С ним вместе вынесен на рынок

И мужику задаром продан там.

У мужика затеи не велики:

Он отыскал тотчас в Булате прок.

Мужик мой насадил на клинок черенок

И стал Булатом драть в лесу на лапти лыки,

А дома, запросто, лучину им щепать,

То ветви у плетня, то сучья обрубать

Или обтесывать тычины к огороду.

Ну так, что не прошло и году,

Как мой Булат в зубцах и в ржавчине кругом,

И дети ездят уж на нем

Верхом.

Вот еж, в избе под лавкой лежа,

Куда и клинок брошен был,

Однажды так Булату говорил:

«Скажи, на что вся жизнь твоя похожа?

И если про Булат

Так много громкого неложно говорят,

Не стыдно ли тебе щепать лучину,

Или обтесывать тычину,

И, наконец, игрушкой быть ребят?» –

«В руках бы воина врагам я был ужасен, –

Булат отвеютвует, – а здесь мой дар напрасен;

Так, низким лишь трудом я занят здесь в дому.

Но разве я свободен?

Нет, стыдно-то не мне, а стыдно лишь тому,

Кто не умел понять, к чему я годен».

Осел увидел Соловья

И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!

Ты, сказывают, петь великий мастерище.

Хотел бы очень я

Сам посудить, твое услышав пенье,

Велико ль подлинно твое уменье?»

Тут Соловей являть свое искусство стал:

Защелкал, засвистал

На тысячу ладов, тянул, переливался;

То нежно он ослабевал

И томной вдалеке свирелью отдавался,

То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.

Внимало все тогда

Любимцу и певцу Авроры [ 18];

Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,

И прилегли стада

Чуть-чуть дыша, пастух им любовался

И только иногда,

Внимая Соловью, пастушке улыбался.

Скончал певец. Осел, уставясь в землю лбом,

«Изрядно, – говорит, – сказать неложно,

Тебя без скуки слушать можно;

А жаль, что незнаком

Ты с нашим петухом;

Еще б ты боле навострился,

Когда бы у него немножко поучился»,

Услыша суд такой, мой бедный Соловей

Вспорхнул – и полетел за тридевять полей.

Избави бог и нас от этаких судей.

Увидя, что топор крестьянин нес,

«Голубчик, – Деревцо сказало молодое, –

Пожалуй, выруби вокруг меня ты лес;

Я не могу расти в покое:

Ни солнца мне не виден свет,