Антология - Поэзия Африки

Отныне, знайте, у меня
одежда праздничная есть,
И по одежде этой мне
везде оказывают честь,
Как будто благодатный дух
ее узоры пропитал,
А нити тонкие ее
прочны и гибки, как металл.
О, как она ласкает глаз
своей окраскою цветной,
Иглою счастья, видно, шил
ее искуснейший портной,
И тело грешное мое
веселья райского полно,
Когда оно, как бы зарей,
одеждой той окружено!
О ты, прибежище мое,
одежда светлая моя,
С тобой влилась в мою судьбу
надежд и радостей струя,
В твои узоры вплетена
отрады солнечная нить,
И даже пыльный вихрь пустынь
тебя не смеет осквернить!
Толпа сбирается вокруг,
склониться предо мной спеша,
Как будто я и впрямь теперь
какой-то сказочный паша.
И даже знатных льстивый рой
теперь теснится вкруг меня,
Как жмутся бедняки зимой
вкруг негасимого огня!
А раньше, помню, сколько раз
в тоске судьбу я упрекал:
Хамелеоном жалким был,
лохмотья пестрые таскал.
Одеждой рваной наготу
едва прикрыть я мог в те дни,
Ибн-Харба мантии гнилой
она и впрямь была сродни!
Пройти по улице тогда
стыдился я средь бела дня,
Всяк стороною обходил,
как прокаженного, меня.
И цвет одежд моих тогда
был так уныл и запылен,
Как постное лицо лжеца,
когда тебя встречает он.
О ты, одежда, — честь моя,
ты так роскошна и светла,
Что, недостойного, меня,
превыше мудрых вознесла.
И тяжко думать мне порой,
что люди судят обо мне
Лишь по изяществу сапог
да пышных тканей новизне.
Пусть людям знатность дорога,
еще дороже правда им,
Я не желаю быть лжецом
под этим блеском показным.
И если я свой грешный дух
до тех высот не подниму,
Одежда пышная моя,
клянусь аллахом, ни к чему!

Я пою
над тобою,
над счастьем своим.
С удивлением
ты
на меня не гляди.
Я пою
еле слышно,
чтоб маленький сын
задремал и уснул
у тебя
на груди.
Я читаю
твой взгляд:
«Для чего
он поет,
будто сердцем свободен
от всяких забот,
будто он
не изведал
всю боль неудач,
будто он —
Сулейман,
легендарный богач?
Он беспечен,
как щедрый халиф
ар-Рашид…
А в карманах
по-прежнему
нет ни гроша.
Для чего он поет
и соседей смешит?
Мой нескладный,
мой добрый,
простая душа…»
Да, любимая,
я не халиф,
не богач.
Нашу бедность
мы вряд ли
от всех утаим.
Только
ты не горюй,
не тревожься,
не плачь:
я владею сокровищем —
сердцем твоим.
Достоянье мое,
мой единственный клад —
две слезы
у тебя
на ресницах горят.
И пускай на столе
только хлеб и вода,
все равно
я смеюсь,
все равно
я пою!
Спит наш сын
в колыбели,
как в небе звезда…
Славлю
сердце твое
и улыбку твою!

Мы наполнили золотом вашу казну.
Мы — босые,
голодные,
голые —
гибнем!
Мы пустыню водой напоили,
мы ей подарили весну,
и она расцвела,
словно сад
под живительным ливнем.
Мы деревья сажаем,
и сладок их плод —
не для нас!
Мы дворцы воздвигаем,
в них веселье цветет —
не для нас!
Нами созданы перлы искусства —
наслаждаются ими другие.
Мы вам шьем одежду роскошную,
а сами нагие.
Вечный праздник, почет и богатство —
ваша жизнь!
Крепкие вина, обильные яства —
ваша жизнь!
За неделей мелькает неделя —
ваша жизнь!
Даже собакам у вас — постели…
Ваша жизнь!
От нас отмахиваетесь,
как от мухи:
«Чернь!
Убирайся прочь!»
Что нам на долю осталось?
Муки,
день
и ночь.
Стены ветхие без крыши, —
жди: рассыплются вот-вот.
На полу одна циновка,
над циновкой — небосвод.
Что у нас есть?
Нищета, и лохмотья, и сор.
Что у нас есть?
Чистый воздух — первый сорт.
Что у нас есть?
Нагота и широкий простор.
Что ж? Это много,
если ты — человек простой.
Вы обращали к нам увещанья
тысячу раз.
Вы раздавали нам обещанья
тысячу раз.
Жизнь совершенно не изменилась.
Не изменилась!
Стало еще тяжелей обнищанье
в тысячу раз.
Вы говорите:
такова неизбежность.
Ложь!
Вы говорите:
борьба — безнадежность.
Ложь!
Вы тираны,
вы кровь нашу пьете.
Мы ненавидим
вашу надменную лень,
безмятежность,
ложь!
Мы не будем рабами!
Счастье добудем сами!
Солнце над нами взойдет.
Жизнь отдадим без страха,
чтоб уничтожить гнет!