Антология - Поэзия Африки

На Рэнде [424] Рэнд — район золотых приисков. в восемьдесят пятом
Обогащенья кутерьма
Лишала разума; на скалах
Росли веселые дома;

Шампанским в ванне отмывали
Пыль золотую, чтоб опять,
Принарядясь, без промедленья
От жизни все, что можно, взять;

Один ловчил, бросая кости,
Другой за картами грешил,
А третий изводил на шлюху
Дары золотоносных жил;

Седобородые поныне
Воспоминаниям верны,
Кичатся юностью своею
И не желают знать вины —

Они под звездами скакали,
Верша над вельдом произвол,
Судьбу оленей и зулусов
Решал тупой ружейный ствол;

О пионеры, пионеры,
Цивилизации оплот,
Мерзавцы в инвалидных креслах,
Рвачи, попавшие в почет,

В убогих снах вы самородки
Все ищете, и, как итог,
Заносится песком забвенья
Иссякший золотой песок.

Там, где кончается радуга,
раскинулся дивный край,
где никому не возбранно, брат,
песню любую петь.
Давай же и мы запоем с тобою:
ты, белый, и я, небелый.
Не диво, что песня наша
сперва зазвучит уныло:
мы оба не знаем мотива,
а запомнить его не просто.
Ни белых мелодий нет,
ни черных мелодий нет —
есть только музыка, брат.
Под эту музыку
давай же и мы запоем с тобою
там, где кончается радуга.

Дом родной! Мы уходим затем, чтобы выжить,
Но вдали от тебя мы умрем, как деревья:
Если вырвать их с корнем и бросить на камни,
Их листва пожелтеет, а ветви засохнут.
Мы погибнем, как гибнет вода ключевая:
Если влить ее в тыкву — умрет ее свежесть,
Замутится, прокиснет, протухнет она.
Пропадем, как младенцы у материнских трупов,
Как птенцы из разрушенных гнезд.

Нас жуют города челюстями домов,
Пожирают шахты наш свет и воздух,
Мы стареем на службе у жадных машин,
Поливая обильно их потом и кровью.
Дом родной! Мы уходим в надежде вернуться,
Мы сдыхаем вдали от тебя!

Мы плачем, мы плачем, мы плачем: наша корова сдохла!
Была наша верная Вету прекрасней прохладных теней
На выжженных солнцем вершинах
В расселинах серых скал;
И черная кожа Вету, как ягоды инсипиго,
Слегка отливала синим на крупе и на боках.
Острым рогам нашей Вету мог позавидовать месяц,
Который резвится в небе с толпою вечерних звезд,
А в круглых глазах нашей Вету была тишина и ясность,
Как в круглых горных озерах,
В которых спят облака.
Теперь никогда наша Вету жужжащих мух не отгонит
Одним ударом хвоста,
Теперь никогда наша Вету не встретит смущенным взглядом
И ласковыми рогами тявкающих дворняг.
Теперь никогда наша Вету ленивой медленной тенью
По склону не проплывет.
И не утешит под вечер холмы протяжным мычаньем.
Мы плачем! Иссяк навеки наполнявший кувшины источник!
Под жаждущим солнцем он высох навек!
Пустынно над нами небо: растаяла черная туча,
Дарившая белый дождь!
Крааль наш осиротел
И высохли наши кувшины!
Мы плачем, мы плачем, мы плачем!

В час, когда в дальних горах, обагряя седые утесы,
Падая в синюю тень, меркнет и гаснет закат;
В час, когда полчища птиц небесам, перечеркнутым косо,
Тьмою расправленных крыл тьму возвращают назад,
Я прихожу поглядеть, как девчонки из племени коса,
Хворост в вязанки собрав, из лесу к дому спешат.
В желтых одеждах они торопливо сбегают к полянке
И полыхают во мгле, как полевые огни;
Над головами плывут, мерно качаясь, вязанки,
И золотистую пыль топчут босые ступни.
Ноша к земле их не гнет и не портит их гордой осанки:
Царственным шагом скользят ночи навстречу они.